Есть на Волге утес
Шрифт:
Но что это?! Повернувшись спиной, человек сел на луговую кочку, и коню пришлось остановиться- на скаку, резко вскинуть передние ноги над головой паренька и подняться на дыбы. Разбег был велик, и конь смог простоять так лишь какое-то мгновение. Перескочив чер&? человека, Белолобый пробежал немного, остановился, повернул голову. Человек лежал вниз лицом. Неужели зашиб? Это обескуражило жеребца. Может, парень испугался и сейчас поднимется? Нет, лежит неподвижно. Неподалеку, сбившись в круг, стояли кобылицы. Они, как показалось Белолобому, смотрели на него укоризненно. Вожак переступал с ноги на
— Ну, не балуй,— услышал конь повелительный голос,—Иди сюда,—Девушка села па траву.
Белолобый не знал людских слов, но он хорошо понимал голоса: Этот голос был женский, и он знал его к себе. И жеребец подошел. Девушка ласково потрепалг его гриву, перекинула ее. Вынула из кармана штанов краюху хлеба, приложила к конским губам. Потом легко и привычно набросила узду...
Через час Аленка скакала на жеребне впереди табуна, и черные косы, растрепавшись, стлались за нею по ветру. Конь с гордостью нес на себе необычную всадницу.
С тех пор Аленка и Белолобый неразлучны. Ома часто приносила ему хлеба, купала в реке, заплетя.»а гриву в косички. Раз в педелю ездила в село, чтоби привезти муки, мяса и другой снеди.
После троицы приехал приказчик Логин. Дело было под вечер, Аленка только что затворила лошадей в загон и торопилась в землянку. У входа сидел Логин, хрипло выговаривал отцу:
— Ты, Ортюшка, сам знаешь, кака твоя стать. Ты мужик беглый, ты сберегаешься в сих лесах по милости Андреяна Максимыча. Стоит ему моргнуть глазом, и ты снова крепостной.
— Жена у меня хворает. Второй месяц спину не разогнет,— угрюмо оправдывался отец.
— А если она не выздоровеет год — кони год не кованы будут? Они уже нагулялись, их на ярманку вести надо, а ты...
— Подковы я чуть не все изделал. Неделю повремени — всех подкую.
— Я-то бы повременил, а ярманка! Барин узнает—I с нас обоих шкуру спустит.
За спиной Логина появилась Аленка. Спросила:
— А кто ж ему тогда коней ковать станет?
— Это ктой-та не в пору голос подает? Скажи, Ор-тюха?
— Дочь моя Аленка.
— Под носом сперва утри!
— Не скажи, Логин Петрович. Без Аленки тут ничего бы не было. Она и за табуном смотреть успевает, она и в кузнице мне помогает, матерь лечит.
— А ну, покажись.
— Смотри.
— Ты чего, это самое... в портках, в мужичьей рубахе? Такой красавице не к лицу.
— Мне братьев бог не дал, отцовские штаны и рубахи донашивать некому. Врт я и стараюсь:
— Смела!—Логин бесцеремонно оглядел стройный стан девушки, задержал взгляд на упругих грудях, взглянул в глаза. Взглянул и осекся. Словно огнем полыхнуло из этих глаз. Логин прищурился, отвел взгляд, сказал:
— Ладно, Ортюха. Помогу я тебе. Завтра начнем лошадей ковать втроем. За неделю, я думаю, справимся.
— За неделю мы и без тебя справимся,— холодно сказала Аленка.
— Не с тобой говорят!
— Ты гонишь меня? Да как ты смеешь?!
_ Смею. Погостил, хватит.
Давно Логину никто не перечил. Случалось,
Логин взмахнул рукой, подбросил плетку, ухватил ее на лету за черенок. Поднял голову — и снова эти большие, с бездонной глубиной глаза. И снова полыхнули они каким-то злым светом, и опустилась рука с плеткой. „
— Поезжай домой,— твердо сказала девка.— Через
неделю я пригоню табун сама.
И Логин покорно зашагал к коню, привязанному у дерева. И только проехав верст пять, он одумался. И никак не мог понять, какой силой девчонка заставила его сесть на коня и уехать против своей воли. Поразмыс* лив, решил, что глаза у девки колдовские.
из челобитной атамана Войска Донского царю Алексею Михайловичу
«...В нынешнем во 170-м (1661 г.) году, ноября в 2 день, били челом тебе, великий государь, и в кругу нам, всему Войску Донскому, наши низовые казаки Степан Разин да Прокопий Кондратьев, а сказали: обещали-
ся-де они соловецким чудотворцам Изосиму и Совватию помолиться, и чтобы ты, великий государь, пожаловал, велел их отпустить соловецким чудотворцам помолиться. И мы тех казаков отпустили с Дону из Черкасского городка ноября в 4 день».
из книги Посольского приказа
«...Послана великого государя грамота в Танбов к думному дворянину и воеводе Якову. Тимофееву сыну Хитрово. А велено ему ис Танбова послать человек дву или трех на Дон и проведать тайно, нет ли у донских казаков каких шаткостей, и не пошли ли куды в стругах морем войною, и на которые места; и про воровских казаков про Стеньку Разина с товарищи, где они ныне. И что проведают, о том отписать скоро...»
*...Да после того ж те воровские казаки Стеньки Разина пошли морем под гор. Баку и взяли деревню Бза-ну, и многих полону набрали, а взяли ясырей 150 человек. И взяв, пошли на моря, и на выкуп оценили за человека по 30 рублев, 100 человек выкупили».
Темниковскнй воевода Василий Максимович Челн-щев готовился ко сну. Года четыре назад, сразу, как только сел на воеводство, заболели у него пятки. Какая невидаль—пятки, подумал воевода и лекаря звать не стал. Потом началась ломота в костях ниже колеи, а после заныли и колени. Да так заныли, что хоть лсДкись и помирай. Все ночи напролет Василь Максимыч мучился и отсыпался только днем, когда ноги болели меньше.
Лекарь натер их каким-то вонючим зельем, замотал овчинами н не велел открывать ноги до утра. Сколько уж мазей перепробовали, сколько натираний делали, а проку что? Может, эта вонючая смесь поможет? Лекарь ушел, воевода заложил под бороду край одеяла, плюнул на палец, придавил язычок пламени свечи. И верно —ноги ныть перестали, дрема сразу перешла в сон...
Вдруг загремело кольцо в двери. Да так сильно, что воеводу подкинуло на кровати будто от удара грома.
— И-ироды, умереть спокойно не дадут,— плаксиво заговорил воевода.— Кто та-ам?