Естественное убийство – 2. Подозреваемые
Шрифт:
– Возмутительно! – сказал Семён Петрович, глядя в чашечку. – В этом кабаке нет нормального растворимого кофе!
– Вопрос вкусов, Сеня. Точнее – вкуса.
– Так что там с директором санатория? Кстати, что за санаторий? А как фамилия директора?
– Э нет, друг мой. Этика и деонтология. Ты мне друг, но этика и деонтология дороже. Особенно зная, какая ты трещотка.
– Никакая я не трещотка! – надулся Сеня. – Так он сам повесился или не сам повесился? Интересно же!
– Ничего интересного. Что правда, я ещё ни разу не видел, чтобы человек без посторонней помощи повесился на цепи в ревизионном колодце. Самоубийцы обычно прибегают к более стандартным приёмам.
– Самоубийцы-висельники – это «засранцы», я помню.
–
– Ну, так а чего ты опоздал?
– Пробки на въезде.
– И всё?
– И всё. Тебе недостаточно?
– А что с тем повешенным на цепи директором?
– Вот ты зануда! Достали мы директора. Он, что правда, распух, как бочка, потому что его сперва две недели разыскивали как пропавшего… А на дворе лето. Ты себе представляешь, как вытащить такой труп из ревизионного колодца? Любой сантехник тебе расскажет, – Северный посмотрел на друга с насмешкой. – Обтянули верёвками и стянули, чтобы отжать… Сейчас его исследуют более детально. То, что от него осталось…
Любезный официант поставил перед Семёном Петровичем тарелку вареников с вишней и пожелал приятного аппетита. Соколов сглотнул и отодвинул от себя тарелку. Северный с удовольствием маленькими глоточками пил один из самых вкусных кофе во всей столице.
– Я же, Сева, тут по важному делу. Даже сразу по трём важным делам. Во-первых, как ты слетал в Лондон?
– Я думал, это только моё важное дело.
– Но мы с тобой вместе вели следствие! – возмутился Соколов. – Я был одним из лучших твоих, можно сказать, оперов. И к тому же наша с Леськой спальня сильно пострадала во время финального заседания.
– Ты не сделал ремонт к возвращению жены?! – притворно-удивлённо ахнул Северный.
– Хорош издеваться, ладно? Руки не дошли! И вернулась она куда раньше запланированного! Потому что отменили ряд семинаров. Что, в общем-то, хорошо. По ряду причин. Кроме ремонта.
– Да-да, знаю. Про твои руки. И прочий ряд причин, вечно тебе мешающих.
Сеня придвинул к себе вареники.
– Вот из-за твоего ко мне пренебрежения, из-за твоей недооценки моих заслуг я разнервничался и теперь буду жрать эти вареники, хотя уже почти отказался от них! И буду толстеть и дальше!
– Прав. Ты прав, Семён Петрович. Мы с тобой вместе вели следствие, – смилостивился Всеволод Алексеевич. – Разумеется, я совсем не хотел его вести, но твоя привычка раздавать кому ни попадя мои координаты…
– Больше никогда. Клянусь! Ну, не томи уже, рассказывай про Лондон.
– Рассказывать особенно нечего, мой дорогой друг. Разыскать человека не сложно. При помощи других людей, всю жизнь специализирующихся на поисках… других людей, прости за конструкцию предложения. Совсем не сложно к нему прийти и предъявить счета от частного детектива и за свою работу. Немного сложнее заставить его заплатить на порядок больше положенного.
– Вот так вот просто, и всё? Ты просто взял бабки как бы за, типа, блин, молчание?!
– Я «взял бабки», как ты изволишь выражаться, не просто так, а за работу. И за веру в человечество. «Я не только трудился. Я даже пострадал… я потерял веру в человечество. Разве это не стоит миллиона рублей, вера в человечество?» [16]
— Ты взял с него всего лишь миллион рублей?!
– Соколов, ты непосредствен, аки твоё собственное дитя, не знавшее бумажных книг. Я тебе процитировал и ныне кое-кому небезызвестных Ильфа и Петрова.
16
Илья
– А сколько ты с него взял? И как?
– Сеня! Ты же бизнесмен. Есть только несколько настоящих тайн. Первая из них – суммы, вторая – методы.
– Но ты же его шантажировал, да? – громко зашипел Соколов.
– Называй это как тебе угодно. Предполагай всё, что тебе заблагорассудится.
– Ну а как же справедливость? Как же, блин, ёбаный гуманизм?! – Сеня нервно прикурил.
– Существует два первоначала справедливости, мой юный Робин Гуд. Никому не вредить и приносить пользу обществу. Это не я сказал, а Цицерон. Я предпочитаю пользоваться первоначалом номер один. То есть – раз. Раз уж мы договорились, что есть такая цифра, – саркастически усмехнулся Северный. – Тем более что «не навреди!» – это как раз и из моей профессии в том числе.
– Кому ты можешь навредить? Трупу?
– Я могу навредить подследственному, например. Обвиняемому. Или, напротив, – жертве. И к тому же я хоть и судмедэксперт, но всё-таки в первую голову врач. Потому «не навреди» – это по мне. Кроме того, на сей раз я даже собираюсь принести пользу обществу в виде тебя…
– А возмездие?! Возмездие как же?! – Соколов перебил друга, чуть не проглотив сигарету и едва не выскочив из очередных ставших тесными штанов. – Корсаков же виноват!..
– Виноват. Но не виновен. А возмездие, Сеня, дело такое… Преследует каждого, но мало кого догоняет. Это тоже не я так тонко подметил. Некая Мария фон Эбнер-Эшенбах. Австрийская баронесса и по совместительству – писательница. В общем так, Соколов, каждый творит добро как умеет – это к вопросу о гуманизме. Я предпочитаю творить добро себе и ближнему своему по мере сил. А для человека, страстно любящего деньги, справедливым возмездием является конфискация у него некоторой суммы этих денег. Честно говоря, Леонид Николаевич Корсаков мог показать мне большую фигу. Что я ему сделаю? Ну, солью через некоторое время историю о брошенной им его собственной новорождённой дочери, и? Ну, пошумит желтуха, прокрутят пару «аналитических» программ. Он мог мне не только фигу показать, но и вообще стереть потихоньку с лица природы и географии. И ничего бы ему за это не было. Но он по-разумному труслив, потому что есть деловые партнёры, а репутация – это немало. И под «репутацией» в данном случае я имею в виду даже не столько особенности вылезшей наружу истории, сколько нарушение Леонидом Николаевичем его же слов: «Ваши услуги будут щедро оплачены в любом случае» [17] . И ещё наш милейший олигарх по-рациональному некровожаден. Я, в отличие от понёсшей от него девицы, царствие ей небесное, на многое не претендовал. Лишь на ту самую щедрую оплату. Её я и получил. Хотя потрепал он мне нервы изрядно. Я ему, надеюсь, тоже. Единственная незаслуженно пострадавшая в той мутной истории – это новорождённая девочка, находящаяся в доме малютки.
17
Историю Корсакова см. в романе «Естественное убийство. Невиновные».
– Сева… – Соколов вдруг успокоился. – Сева, я же как раз хотел тебе сказать…
– Ну? – Северный насторожился.
– Короче, у меня две новости.
– Как водится?
– Да. Одна – хорошая. Другая – плохая. Правда, первая может показаться тебе странной, и ты будешь орать, что я идиот. А от второй ты будешь отпихиваться и снова орать, что я идиот и во всём виноват…
– Короче!
– Сева! Первое – мы с Леськой решили усыновить, ну, то есть удочерить брошенную Корсаковым крохотулю. А второе – та беременная девочка, Аня Румянцева, умерла. И её матери – той, что управляющая «Пожарскими котлетами», от которой приходил Стейнбек с лобстерами, – нужна твоя помощь. То есть – отчиму. Ну и матери. Всей семье. Там такое завертелось…