Эти нежные девичьи руки
Шрифт:
– Понятно. А кто второй сообщил ей об увольнении?
– Мастер. Врач обязан доложить мастеру, а тот естественно, не имеет права допустить к работе такого человека. Запороть нечистыми руками наши узлы, это раз плюнуть, равносильно выкинуть в воздух миллионы рублей. Крошечная капелька воды из под крана не позволительна, ее даже спиртом не отмыть, этот растворитель после высыхания оставляет на поверхности пленку, от которой появляются побочные процессы.
– Итак, мастер ей сказал. Что дальше?
– Уволенная идет в отдел кадров оформлять
– Корякина оставила записочку. Мы нашли ее в шкафчике.
– Что там?
– Просит у своих родных прощения, что не могла помочь поддержать семью. Но меня волнует не это. Мы здесь допросили кое-кого, мои ребята даже сходили в смену Корякиной. Так вот...
– Не напускай тумана. Говори, что еще откопал.
– Две вещи. Первая, Корякина не могла достать до крюка, когда вешалась. Самые высокие шкафчики стояли у стенок, а со стула не достать... Либо кто то ей помог, либо повесил уже мертвую. Я послал труп на экспертизу, пусть установят, в чем дело. И второе Это про твоего мастера.
– Корзинкину, Сашу.
– Нет, Лидию Петровну. Есть свидетели, что та избила ее перед смертью.
– Так. Это что то новое.
– Нового ничего нет. В последние минуты перед смертью, Корякина впала в истерику и Лидия Петровна, чтобы привести ее в чувство, набила ей физиономию.
– Так она привела ее в чувство?
– Привела. Та успокоилась и похоже твердой рукой написала предсмертную записку.
– Гена, ты ее привлечешь?
– По логике обязан.
– Говорил с ней?
– Там мои ее раскручивают. Думаю, мастеру ничего не сделаем, виновата не она. Давай запускай смену, а то перед дверью в цех такой шум, что ой-е-ей...
– Он поколебался немного и вдруг сказал.
– А вообще то я хочу тебя предупредить. Ты конечно догадываешься, что в городе много наркотиков и мы стараемся, чтобы найти каналы поступления этого сырья. По нашим оперативным данным, есть предположение, что травка и всякая прочая гадость попадает на рынок через ваш завод...
– Не может быть...
– Будь внимательным, Федя. Если что увидишь, позвони. О нашем разговоре ни кому ни слова.
– Хорошо.
Цех наполнился гулом и звонким щебетанием голосов. Я заглянул через стеклянную стенку. Толпа девчат неслась к раздевалкам переодеваться. Вскоре зазвенел звонок, загудели двигатели трансмиссий и ленты неохотно повезли первые коробки с деталями.
Цех разделен на пять участков, в каждом почти по двадцать девочек и свой мастер. Один участок подготовительный, три операционные и последний сборочный. Особенно надо быть внимательным на операционных участках, здесь отвлекаться нельзя, слушать музыку и переговариваться запрещено. Мало этого, все девочки и мастера в марлевых повязках на лице, не очень то разговоришься. Все внимание на пайку и монтаж узлов и деталей. Мастера здесь, как проклятые, все время в перемещении и не дают никому покоя.
Стою у Сашиного участка и наблюдаю за работой. Она уже, раскрасневшаяся
– Какое безобразие, хоть бы одну японскую машину, все делаем в ручную, все радиодетали в платы заталкиваем мы, паяем мы, ни какого технического прогресса...
– Так и должно быть, никакой статики, никаких инородных включений, ни химических выделений, все должно быть стерильно. Ты думаешь американцы или японцы не делают того, что мы? Ошибаешься. У них точно такие же цеха... без автоматики. Для ширпотреба, к счастью, этого не надо.
Саша махнула рукой, натянула повязку на рот и помчалась к девчонкам, сидящими перед конвейером.
Без ЧП не обошлось, ко мне в кабинет влетела Лидия Петровна.
– Опять на участке Корзинкиной прокол.
– Что произошло?
– Лиза Горюнова испортила плату.
– Как это?
– Горюнова подруга Корякиной. Плакала за рабочим столом и нечаянно слеза свалилась на плату.
– Ее пытались подсушить?
– Пытались.
– Посылайте ее на исследование в лабораторию, может проскочит.
– А что делать с Горюновой?
– Пока отстранить от работы. Пусть придет в себя.
– Но надо кого-то посадить на это место, уже двоих не будет на участке, конвейер стоять не может.
– Вызовите учениц со школы. Пусть сразу включаются в работу и помогите Корзинкиной их поднатаскать.
– Хорошо, Федор Иванович.
Она уже пыталась улизнуть, но я ее остановил.
– Лидия Петровна, у вас следователи были?
– Были.
– Вас в чем-то обвиняют?
– Пусть только попробуют. Не на того напали. Я им четко сказала, чтобы успокоить Эльвиру, мне пришлось дать ей пару раз по морде... ой, простите, то есть по лицу.
– А она?
– Сразу успокоилась и ушла в гардероб, говорит, вещи собрать.
– Можете идти.
Девочкам положено работать четыре часа. В каждом часе есть десяти минутный перерыв. Только прозвенел первый звонок и конвейеры остановились, я не узнаю своих девчонок. Вместо того, чтобы мчатся на улицу, на первое солнышко, они собираются группками вокруг мастеров, или в самостоятельные кружки и встревожено говорят. Я не вытерпел и спустился в цех. Вокруг Саши полно девчонок.
– Федор Иванович, - кто то заметил меня и вся группа перекатилась ко мне.
– Федор Иванович, - спрашивает татарка Галима, удивительная девочка с яркими черными глазами, - это правда, что Эльвиру убили?
– Кто вам об этом сказал?
– Это неважно. Но у вас же следователь был. Мы видели. Неужели он вам ничего не говорил?
– Говорил. Но я с вами не могу поделится. Я дал им честное слово, что ничего не скажу.
– Значит вы все же знаете...?
– Нет. Честно говорю, не могу сказать.
– А мы знаем. Это могла сделать наша мадам.
– Не говори глупости, Галима, - пытается остановить ее Саша.