Эти нежные девичьи руки
Шрифт:
– Простите, Федор Иванович.
– Ничего. На второй день кажется меня откопали, два месяца провалялся в больницах, а когда вернулся на работу... в общем отпросился, меня перевели сюда.
– А сын большой был?
– Пять лет было парню.
Она совсем замолчала. Мы так долго шли, пока я не остановился.
– Ну вот, мой дом. Спасибо, что проводила.
– А вы меня не хотите пригласить к себе?
А она девушка без комплексов.
– Могу конечно, но вы наверно не представляете, что значит квартира
– Не представляю, но было бы интересно взглянуть на эту... жуть.
– Хорошо, пошли.
Она с любопытством осматривает мои две комнаты.
– Боже мой, какая красотища, - слышу ее возглас.
– Ты о чем? А... У меня здесь мастерская, одна грязь и никакой красоты.
– Я об этом.
Она тычет пальцем в различные поделки, фигурки, картинки, вырезанные из камня и разбросанные по буфетам, столам и полкам.
– Это я балуюсь в свободное время.
– Ничего себе баловство...
Она осторожно поднимает отполированную пластинку из орлеца, на поверхности которого лежат вырезанные из малахита тонкие кленовые листочки.
– Это же чудо, каждый лист с прожилками и удивительной подсветкой и, кажется, они вот-вот упадут от дуновения ветерка. А это..., это же необычная красота...
Саша бережно кладет пластинку орлеца на место и берет с верстака фигурку неодетой девушки, вырезанной из желто-белого нефрита. Она рассматривает ее и вдруг ошеломленно говорит.
– Но у нее... Федор Иванович, но у нее... по моему мое лицо?
– Что тут такого, ты мне больше запомнилась.
У этой фигурки для реальности, я вставил вместо глаз два маленьких уральских лазурита и головка приобрела почти живые черты. Такие же голубые глаза, как у Саши. Она неуверенно ставит фигурку на место и уже без комментариев осматривает коллекцию дальше.
– Где вы камни достаете, Федор Иванович?
– По всякому. Познакомился со старателями, с теми, кто ходит в тайгу, с заводскими ребятами и поставщиками на нашу фабрику самоцветов. Они мне в основном большие обломки и привозят, многие за плату конечно.
– И вы эти обломки здесь колите и полируете?
– Да.
– Без тяги?
– Одену марлевую повязку и работаю, вот на этих кругах. Почему здесь все и грязно...
Саша пальцем проводит по верстаку, где стоят круги. Серая полоса прорезала темный фон стола за ее рукой.
– Конечно, это не порядок. Все вокруг в пыли, но... красотища, конечно, необычная. Там в большой комнате я заметила изумительные графинчики, стаканчики, вырезанные из разных камней, картинки и целые макеты домиков, деревьев и людей и как все характерно, необычно. Вы где-нибудь выставлялись, Федор Иванович? Я подразумеваю выставки.
– Нет.
– Но почему?
– Некогда было. Пойдем, Саша, лучше в кухню, вымоешь руки, а я тем временем приготовлю тебе самый лучший чай, под названием "заварка
Она послушно идет обратно в коридор, но теперь задумчива и молчалива. Я завариваю чай и пытаюсь ее отвлечь.
– После завтра похороны, ты знаешь?
– Да. Мне так не хочется туда идти. Ненавижу кладбища. Кажется похожу по той земле, а часть ее обязательно пристанет к каблукам, потом с ними приносишь домой остатки мертвой жизни... Конечно, придется пересилить себя и не показывать этот страх перед всеми.
– Я тоже не люблю кладбища. За свою жизнь столько похоронил... Вроде и привыкнуть можно, а вот не могу.
Разливаю чай по кружкам, достаю сахар, печенье масло и все ставлю на стол.
– Начнем пировать, пусть этот странный вечер не сотрется в нашей памяти.
Она кивает головой. Мы выпили чай, беседа приобрела ничего не значащий характер и тут Саша заспешила.
– Федор Иванович, время уже почти двенадцать, мне пора домой.
– Пойдем, я тебя провожу.
– Только не это, лучше вызовите такси.
– Хорошо.
Я вызвал такси и пока ждали его приезда, сходил в мастерскую и принес статуэтку девушки с лицом Саши.
– Тебе она очень понравилась?
– Да.
– Я хочу подарить ее тебе.
– Но ведь это...
– Бери, бери, это неповторимо, такой теплый камень, как раз к твоей душе.
– Спасибо, Федор Иванович.
На улице загудела машина.
– Тебе пора.
Она пригнулась ко мне и поцеловала в щеку.
– До завтра, Федор Иванович.
Сегодня пятница, день получки. Настроение у девочек приподнятое, несмотря на то, что у входа висят траурные плакаты, извещающие о завтрашних похоронах Корякиной. Проходит час работы и в мой кабинет влетает Лидия Петровна.
– Федор Иванович, ЧП.
– Что произошло?
– Там Гале Смирновой, с первого участка, плохо стало...
– Не тяни.
– В общем, она хоть и сумела отвернуться от своего стола, но рано сдернула марлевую повязку с лица... несколько капель попало на платы, которые были присланы ей для работы. Они лежали в ящике рядом со стулом.
– Ее вырвало что ли?
– Да.
– Сколько плат?
– Две.
– Спасти их можно?
– Думаю, что нет. Я их отправила на пятый участок, там их протрут, промоют..., но надежд никаких.
– А что с Галей?
– К врачу отвели.
– Черт возьми, опять сорвем график. Я сейчас позвоню в НИИ, с просьбой прислать две новых платы. Представляю, что от них выслушаю...
– Это еще не беда, теперь на всех совещаниях нас промывать будут, как отстающих.
– Будут, но от таких ЧП мы не застрахованы.
Через пол часа звонок от нашей врачихи.
– Федор Иванович, здесь ко мне Галю Смирнову привели, я ее отправила домой.
– Что с ней?
– Она беременна.