Это было у моря
Шрифт:
– Я знаю. Никого. Это так… одиноко. Как будто никого в мире не осталось… Только я – и смерть…
– А ты за ней не гоняйся. Сама тебя найдет. Если ее преследовать – то и кончина будет поганая. Нормальную тоже надо заслужить… Я не о боли. Я о готовности… Тебе сейчас может казаться, что ты уже стоишь на пороге - словно тебя за руку кто-то тянет. Но это только страх. Всего лишь страх жизни и одиночества… И это нормально. Не хочу тебе надоедать – последний совет – если захлестывает – занимай себя, чем угодно. Потом вживешься. Эти смерти всегда останутся с тобой, просто ты научишься с этим жить. Они не станут менее тяжелыми – но ты станешь сильнее. Научишься держать свою ношу. У каждого она есть – своя. У тебя, и у твоего друга, и у меня. И все идут вперед.
– Нет, не все. некоторые ломаются.
– И что, ты хочешь быть тем, кто сломался? Это гораздо тяжелее – поставить на себе такой крест. Да и надо ли?
В магазине
«Остатки сонного тепла
В подушке затерявшись влажной
И скрип тяжелого стола,
И шорох памяти бумажной.
Места, где ты жила, спала,
Напоминают мне без дела,
Что в этой гонке беспредела
Ты покаянием была.
И вся вселенная теперь
Твой мне уход оповещает.
Метель седая бьется в дверь,
Луна пути не освещает.
Так сколько б ни осталось тлеть
Душе моей в разлуки мраке,
Стремлюсь на белизне бумаги
Твой силуэт запечатлеть…»
Хм. Наверное, старик написал стихи своей жене. Сансе стало стыдно, словно она в замочную скважину подглядела. Она торопливо засунула листок на место, нашла старый атлас дорог с черно-белыми фотографиями достопримечательностей и углубилась в его изучение. Как там он сказал: «Занимай себя» …
2.
Он шел быстро – время отстукивало в ушах свой неумолимый шаг. Не стал залезать в леса – пошел прямо по дороге. Попадись ему сейчас Бейлиш – просто придушит, как цыпленка, и дело с концом. Он же не Григор. Чтобы себя отвлечь от кровожадных мыслей, Сандор задумался о Пташкином состоянии, пытаясь понять, что она сейчас чувствует. Растерянность? Злобу? Жажду мести? Страх? Когда умерла Ленор, для него все эти ощущения переплелись в одну липкую связку лиан, что сама собой его опутала, не давая ни шевелиться, ни даже дышать. Доминировал, конечно, страх – не столько перед Григором, сколько перед отвратительным таинством смерти – переходом живого, теплого, любимого существа в холодное враждебное небытие. Это навязчивое ощущение преследовало его годами, не давая ни опомниться, ни отряхнуться. Ужаснее всего, что оно, как вирус, заразило все его воспоминания о сестре – и он начал избегать их, до тех пор, пока память не выцвела, как фотография, оставленная на солнце. Боли и страха больше не было – но не было и ничего другого. Только пустота. Такую же пустоту Сандор теперь встречал во взгляде Пташки. Там, в ее глазах, еще только вчера полных света и жажды жизни, теперь плескалось на поверхности тоскливое безразличие, прикрывающее более глубокие слои – какую-то странную ненависть к себе и явное желание избавиться от любых чувств. И это можно было понять. Труднее было принять то, что все их отношения были намертво повязаны теперь на смерть родственников. Она наверняка винила в этом себя и эту их историю – ведь именно это отвлекло ее внимание настолько, что Пташка пропустила все, что начало происходит с ее матерью и привело к тому, что произошло. Резонно. Она была права. И все же Сандору было это до тошноты обидно. Нет, все, что ни делается - все к лучшему. Разве что кроме смерти матери и брата. Теперь, с этим душевным раздраем, Пташка наконец поймет ему цену – и начнет себя вести, как подобает порядочной барышне – холодно, отстраненно. А он как-нибудь справится – лишь бы разобраться с Бейлишем И отправить ее домой. Поквитаться с Мизинцем казалось Сандору сейчас особенно важно – словно смерть мерзавца сняла бы все это Пташкино наваждение, и вернула бы все на свои места. Беда в том, что на местах оно было именно сейчас – а до этого был полнейший хаос и бред. Но он уже так привык к этому ощущению лёгкости, возникающему в ее присутствии – словно все маски вдруг сами собою падали, растворялись – и не надо было больше прятаться. Отвыкать теперь будет вдвое труднее… Выбора особо все равно не было…
Он дошел до начала забора, завернул за угол, в лесок, из которого они еще недавно с Пташкой выбрались. Седьмое пекло, что за гнусное место! Словно создано для того, чтобы сходить с ума, ширяться или вешаться. И трудно подумать, что в пяти футах за забором все это благолепие с птичьими купальнями, загребучими бугенвиллеями и палевыми кабриолетами. От видимости гармонии до безумия – один шаг. Чему тогда удивляться с Джоффри… Сандор с отвращением отцепил от себя прилипший к плечу
Вот и калитка. Они забыли ее затворить – и теперь она жадно манила, как лощеная шлюха из двери грязной подворотни. Он заглянул в сад – никого. Лимузина не было – неужели ему так повезло, что Иные унесли их в какую-нибудь очередную поездку – концерт, ресторан. Теннисный бестиарий для Джоффа… Сандор сплюнул – а курить все же хотелось страшно – но ничего, потерпит еще – лишь бы получилось…
Дом был тих. Никаких разговоров, как Сандор ни прислушивался, он не разобрал. Гараж был закрыт, но узкая дверь, ведущая в дом, похоже, просто захлопнута. Все это было странно. Разве что в спешке куда-то поехали. Ага, тебя искать с маленькой мизинцевой беглянкой. Ну что ж – тут стоять точно толку не будет. Надо было лезть в пасть ко льву, надеясь на то, что долбаный желтый кот не затаился, а просто спит.
Он прошел по гаражу. Кабриолет стоял внутри, тускло поблескивая запылёнными боками. Верная старушка, жаль с ней расставаться – единственное, чего ему будет недоставать в этом доме. Коридор – его идиотская комната. Дверь не заперта. Сандор тихо вошел внутрь, осторожно прикрыл дверь. Итак - время пошло. Сумка – ну, можно было и взять, чего уж там. Он торопливо сунул в карман зарядку от телефона. В сущности, это пустяки, но без них будет сложновато. Теперь - самое главное. Остатки документов – в столе, а на столе… лежал его конверт, что притащила ему вчера с утра бедняга горничная. Проблема была в том, что, когда Сандор сунул его в стол – а он это помнил совершенно точно, потому что вытащил часть денег перед поездкой в город – на дурацкий подарок для Пташки - конверт был тоньше раза в четыре. Сейчас он раздувался, словно рыба, умирающая от несварения. Что за вздор? Сверху на конверте почему-то лежал его пистолет – может, он и сам его туда бросил… Ну, похмелье иной раз играет такие шутки, но обычно не меняет все же физические свойства предметов. Сандор сунул пистолет в сумку и осторожно заглянул в конверт. Может, там маленькая карманная бомба, заботливо приготовленная Мизинцем? Хм, нет, этот сам бы не стал пачкать руки. В конверте были просто деньги. Много денег. На эту сумму он бы мог выкупить Астон Мартин. И еще там был узкий листок бумаги, оторванная от большого листа полоска. Изящный женский почерк, что так хорошо подходил к всяческим запискам и приглашениям на коктейль или ужин. Два слова: «Без жалости». Похоже, он получил повышение…
Когда он покидал свою недолгую обитель, мелькнула шальная мысль пойти наверх и забрать заодно уж и Пташкины вещи. Нет, не стоит ради прокладок и матерчатых тапок срывать всю операцию. С нынешними финансами он вполне может обновить девочке гардероб. Документы же – эти ненавистные бумажки с записью о браке – у нее с собой, в куцем кожаном рюкзачке. Его дела здесь были завершены. Теперь надо было незаметно отсюда убраться – пока лев не передумал…
Серсея смотрела, как Клиган вышел из гаража. Оставалось надеяться, что при его тупоголовости он понял намек. Запиской и особенно деньгами. Пусть их себе сцепятся. Авось оба и перекинутся в процессе. А Санса вполне может и выжить. Дурам всегда везет. Тогда можно будет опять ее зацапать, заодно еще и от ненавистного Мизинца кой-чего унаследует. Будет богатая вдова… Хотя, что-то девочка всем приносит несчастье - может, ну их, эти активы. Стоит позвонить по номеру, что оставил ей Бейлиш. В конце концов, она дорого за него заплатила. А теперь, возможно, и он вскоре заплатит за свой каламбур…
Сандор ввалился в винную лавку – дед был на месте – читал свой вечный потрёпанный опус. Даже не поднял на него глаза.
– Она в порядке?
– В порядке. Спит. Задремала минут сорок назад, над книгой. Пусть. Милая девочка. Тяжко ей придется.
– Ну, может, и не так тяжко. Я уж об этом позабочусь.
– Ты-то? Едва ли. Скорее, еще хуже сделаешь. Не тормоши ее. И не лезь к ней с истерическими разъяснениями и всякой душевной порнографией. Ей нужно успокоиться. Иначе она просто взорвется и сгорит, как сухая травинка. Она и так уже на грани. Сам что, не чувствуешь?
– Возможно. Я и не собирался к ней лезть.
– Еще как собирался. Такие, как ты, вечно себя жалеют – разборки и признания вам необходимы как воздух. И желательно почаще. Это все прекрасно, но те проблемы, что возникли у этой девочки сейчас немного посложнее. Так что умерь пыл и займись лучше своим алкоголизмом. Сколько ты бухаешь в день, я знаю точно – я же тебе его продавал, это твое горючее. Ей только не хватало сейчас пьяного мужика с вечным Mea Culpa.
– C чем?
– С твоими надоедливыми самотерзаниями. Ей и своих хватает. Не упусти. Она кружит вокруг смерти. Это нормально, но присматривай, что ли. В какой-то момент наступит перелом – либо она пойдет на поправку, либо…