Это было у моря
Шрифт:
— Потому что ты сильный.
— Вот не знаю — сила это или слабость. Думается мне, что скорее второе. Но не суть. Не обо мне речь. А о тебе. Ты просто пойдешь туда — и все. И сядешь в этот загребучий самолет. И не смей плакать — не смей! Ты уже большая девочка. Пора прекращать.
— Зачем?
— Затем, что там, за этой гранью некому будет тебе осушать эти твои слезы. И кто-то сможет использовать их против тебя. Поэтому учись держать себя в руках. А я тебе позвоню. Клянусь, позвоню. И напишу. Напишу этой твоей
— Хорошо. Если ты обещаешь…
— Ну сказал же.
Он сжал ее так, что казалось, кости должны были уже хрустнуть. Половина очереди глядела на них, женщины перешептывались, мужчины отводили глаза. Но ему уже было все равно. Действительно — зачем Псу слушать то, что о нем говорят овцы? Пусть их. Он поцеловал ее почти плачущие глаза — таких больше нет на свете — и не будет никогда… Никто так на него не смотрел — и не посмотрит, наверное. Все остальные таращатся вот как эти — испуганно, настороженно. Он для них чудовище. А для нее? Что он для нее? А она для него весь мир. И он не нашел ничего умнее как отослать ее… И впрямь — бессердечное чудовище…
И снова эти поцелуи — те, что останавливали время. На этот раз в последний раз. Потом время будет всё его — вечно тикая под кожей. Ночью, днем, в туман и в солнце — не забыться, не отвертеться. Сам того хотел. Сам и получи. Но ей-то за что мучиться? Никогда Сандор себя так сильно не ненавидел, как в этот момент. Ненавидел себя и любил ее. Пока было можно. Пока их время еще было общим.
А потом кончилось и оно. Открылось еще одно окно регистрации, откуда зычно крикнули:
— Пассажиры первого класса, сюда пожалуйста! Пташка вздрогнула как от удара и отстранилась:
— Пора. Пойдем.
Из пассажиров первого класса была только она — и еще два невзрачных субъекта, один старый, другой неопределенного среднего возраста. Никаких полоумных мамаш. Никаких мальцов. Мужики подозрительно глядели на него. Он ответил на взгляд. Пусть их пугаются. Авось не будут распускать слюни на его девочку. Уже скоро не его…
Он демонстративно притянул ее и поцеловал еще раз. Пташка отвечала на поцелуй судорожно, словно страдала от жажды и нехватки воздуха. Вот и ее очередь.
— Мисс? Ваши билет?
— Вот он. И еще вот — у меня специальный груз. Скажите, что мне делать?
— Давайте посмотрим. Ваши документы? Тут нужно свидетельство о браке.
— Оно внутри паспорта.
— Ага. Вижу. Все в порядке. Мэм, предайте ваш груз помощнику, когда будете заходить в самолет. Чтобы не смущать других пассажиров, простите. Все будет надежно сохранено.
— Хорошо. Я не против.
— Ваше место у окна. Приятного полета.
Тут все закончилось. Теперь предстоял металлодетектор — и туда она пойдет одна. А он — обратно в мороз. Вот он — рубеж.
Пташка неуверенно взяла посадочный и направилась в сторону кабинок проверки. До рейса оставался час. Она сделала несколько шагов,
— Нет, еще не время. Ну, пожалуйста. Еще пять минут.
— Ага. Пять минут…
И эти украденные пять минут минули, а им все не хватало сил — ни на что.
Тут Сандор вспомнил кое-что. Он легонько отстранил ее, заглядывая в совершенно отсутствующие крыжовенные глаза.
— Пташка, я тут наткнулся на одну вещь. Искал перчатки в карманах и нашёл это.
– Что?
— Твой подарок на день рожденья. Вообще забыл об этом. Там не до подарков было. Возьми.
— Но… Спасибо!
— Нет, не открывай сейчас. Посмотришь в самолёте. Так у тебя хоть будет стимул туда добраться. Обещаешь?
— Ага. Ты знаешь, чем меня брать…
— Ага. Ты же любопытная Пташка. И честная…
— Не всегда. Но сейчас…
— Сейчас ты говоришь правду, знаю.
— Откуда?
— Знаю и все. ты же часть меня. Ну как я могу не знать? Просто чувствую.
— Хорошо. И чувствуешь, что я люблю тебя? И как сильно?
— Да. И это. А ты?
— Не знаю. Наверное.
— Пташка, все. осталось сорок минут. Иди.
— Нет, еще рано! Еще не время!
— Самое оно. Иди.
Она взглянула на него — все тот же ошеломленный, отсутствующий взгляд. Давай охотник, стреляй. Гони ее — иначе она не уйдет. Иначе погаснет твоя решимость. Еще пара минут этих встречных взглядов. Еще одно объятье. Еще один поцелуй…
— Иди!
Он легонько подтолкнул ее, и Пташка покорно пошла к серой кабинке металлодетектора. Не глядя сняла куртку, бросила на ленту. Туда же пошли пакеты и рюкзак. Она оглянулась в последний раз — рыжие ресницы, светлый взгляд, — что нас не убьёт, сделает сильнее, — и понурившись, нырнула в прямоугольник, отделяющий провожающих от летящих. Забрала с транспортира свои вещи и пошла дальше. Больше она уже не оглядывалась. Сандор стоял и смотрел. Смотрел как удаляется все то, держало теперь его привязанным к этой земле. Она отдала ему всю себя — и даже больше. И что он смог сделать в ответ? Отказаться от нее? Да, вот она — цена его любви.
Она уже давно ушла вглубь зала, а он все еще стоял и смотрел. И не было больше шансов. Не было завтра. Завтра несло в себе только знакомое уже надсадное одиночество: сигареты, выпивку, кошмары под утро. Добро пожаловать в новую реальность. В хорошо забытую старую, вернее. Где все привычно, где все знакомо. Как раз ему по плечу.
Он дождался, пока было уже почти время ее вылета. Без семи пять. Ему не нужны были часы— но для верности Сандор все же взглянул на табло. Все точно. Она, наверное, уже села в самолет. Сняла кофту, устраивается. Может, открыла его подарок…