Это было у моря
Шрифт:
Санса возмущенно раздула ноздри. Нет, он, похоже, отказывается понимать…
— Понятия не имею. И он не мой друг.
— Да, да, изззззвините, я зззабыл. Я сссспрошу у Бриенны Тарт, похоже, она его близкий друг.
— Вот и спросите. Извините, я пойду. Если это все.
— Да, это все, спасибо еще раз большое.
— Не за что. До свиданья.
Санса вылетела из комнаты, чуть не сбив Джона с подносом в руке.
— Ты куда, как
— Никуда. В туалет надо. Я уже с ним закончила.
— Так быстро? А зачем я тогда заварной кофе делал? Надо было растворимый…
— Ну напои его заварным. Он ничего так. Но непонятливый… Пойду, прости.
И Санса рванула на кухню, — то ли вправду в туалет, то ли словно сдерживаясь от накативших эмоций. Джон пожал плечами и зашел в кабинет, где ждал Тарли.
— Извините, что долго.
— Да все хорошо. Спасибо! Мне только жаль, что я расстроил вашу кузину.
— Сансу? У нее просто очень чувствительные нервы. Ну знаете. Потери, переживания…
— Я понимаю. Мне так жаль. Но мне казалось, — возникло ощущение — что с мистером Клиганом она знакома довольно близко. А теперь, когда я назвал его другом мисс Старк, она почему-то обиделась. Ннннннет, я понимаю, что наследницы богатых домов редко водят дружбу с телохранителями, но это, мне казалось, отдельный уникальный случай. Видимо, чутье меня подвело. Спасибо за кофе, очень вкусный. А кузина ваша — очень ккккрасивая. И странная.
Джон задумался и налил кофе и себе тоже.
— Вы еще не знаете, насколько…
Комментарий к VI
Ну вот, я снова в седле и продолжаю - а то мыслей слишком много скопилось. В качестве бонуса и извинения за долгое отсутсвие, выложила новую картиночку в иллюстрации к фику.
========== VII ==========
Запястья у птиц тоньше страниц,
Жаль, что живу без сердца —
Я обнял бы твою тень.
Ночь вывернулась наружу,
Я выблевал души и лица —
Я больше не оборотень.
Я съел самого себя, я смотрел
На солнце, что мне не светит,
Я снова тебя хотел.
Я знал все слова, которые лгут,
Но тут не помогут ни те, ни эти.
Как много проблем у тел!
Остаться живым — кино не для всех,
Не ешь меня, серый ветер,
Стучи в меня — это дверь!
Любовь — это путь, стрелка на грудь,
Но я тот, кого нет на свете:
Не человек — не зверь!
О, нечеловеческие танцы,
О, мы — одинокие повстанцы!
На странной земле,
В песке и в золе,
Из глины и персти,
Такие немногие —
Двуногие
Без шерсти.
Ольга Арефьева и Ковчег. Оборотень
Наследник
1.
После городка, где он встретил Эйнджел, были еще другие, где он останавливался, ночевал, что он покидал на рассвете — или на закате. Были похожие бары: одни грязнее, другие — чище. От шлюх он шарахался: воспоминание о мерзком ощущении, посетившем его после общения с Эйнджел и не оставлявшем его еще с полсуток — словно он вымазался в дерьме — превалировало над плотскими желаниями. Да и не так хороши были эти шлюхи, чтобы о них жалеть. И не так сильна была надобность. Единственную реальную потребность, что оставалась у него и жгла огнем и леденила внутренности было не утолить и полусотне «ночных бабочек». Надобность
Та малютка — весь гребаный мир в ее глазах — все время этого мира во взмахе ее рыжих ресниц — была когда-то единственной радостью Сандора Клигана — первой и последней. Но Сандор Клиган сдох. Как случилось это и с цепным Псом Джоффри. Эго окружали одни покойники — это было уже даже не смешно. Теперь он был бродячим Псом — человеком-перекати поле, призраком трасс. А у призрака трасс не бывает в загашнике памяти пригожих пташек: у него нет прошлого — а все настоящее — это черное полотно дороги, разделенное напополам неровностью серых бетонных блоков. Куда идет дорога — неважно. Лишь бы она продолжалась. Лишь бы не останавливаться. Если он остановится- начнет задумываться. А этих раздумий его неминуемо посещало желание покончить со всем этим. Выехать на встречку было легче всего — но останавливала только крамольная мысль, что, возможно, он унесет с собой не одну жизнь. «Тебе не все равно?» — спрашивало его утомленное сознание. «Нет, мне не все равно. Пока еще»
Пока эта мысль болталась где-то в пережитках его совести, но коль скоро она еще существовала — оставался вариант с пистолетом. Раз за разом он вытаскивал пушку в тех убогих комнатах, где периодически останавливался чтобы выспаться — не каждый день, но достаточно часто, чтобы досадовать на себя за потраченные впустую деньги. Клал пистолет на тумбочки, на грязные столы с пятнами от спиртного и прожженными щербинами от чужих сигарет — и смотрел на него. А пистолет таращился на него самого — одним единственным своим черным глазом. Это было как молчаливая договоренность — никто из них двоих не решался сделать шаг навстречу. Пока. Возможно, это сближение было еще впереди. А пока он предпочитал бутылку — та тоже была своего рода оружием против мыслей — похожее одноглазое чудовище, заманивающее в свой бездонный омут. Смотри на меня — пока я смотрю на тебя. Не отводи глаз — мои глубины топят и обещают прощение — и не прощают. Так он и тащился: от бутылки — к подушке. От подушки — через дебри тяжелых снов вперед — на следующую трассу, вдаль.
Неожиданно для себя путник оказался вблизи столицы — он сделал петлю и вернулся, как старая лошадь, которой кажется, что она бежит по прямой к свободе, хотя на самом деле нарезает круги по привычной траектории. В столицу ехать ему было незачем, и он свернул южнее.
Через сутки хитросплетение дорог привело его байк к давно забытом городку — где когда-то, около тридцати лет назад родился невезучий младший отпрыск семейства Клиганов. Под вечер он въехал в предместье и добрался до стоящего на отшибе небольшого дома. От сада уже не осталось ничего: буйные заросли каких-то малоприятных высоких зонтиков поглотили маленький райский уголок, что пыталась вырастить когда-то заботливая Ленор. Но лесок за домом был все тот же — жиденький и мерзкий, тянущийся к серому небу оголенными ветвями осин. А за осинами, в блеклой зелени елей прятался овраг.
Странник слез с мотоцикла и подошел к дому. Снег по-видимому недавно выпадал и здесь — но сейчас он почти стаял, перемежая грязные жирно- черные лужи с ноздреватыми островками серой, закаменевшей от вечернего мороза массы. Он дошел до порядком обшарпанной двери под небольшим навесом прогнившей веранды, возле которой примостилось тоскливым недоумением выцветшее деревянное кресло-качалка. Он толкнул его ногой — кресло жалобно скрипнуло, пустившись в положенное ему движение — взад-вперед.