Это было в Коканде
Шрифт:
…На дворе стояла виселица. Там обычно происходили все наказания.
Мирзу, так же как вчера Насырова, подвели к ней и поставили на колени. Скопец опустился. Он улыбнулся, надеясь своей покорной улыбкой умилостивить палача, чтобы он полегче бил, Мирза ждал только плетей. Толпа джигитов, жадная до всякого зрелища, окружила Мирзу. Муса сбросил свой халат на землю, засучил рукава и, вытащив из-за пояса нож, принялся его натачивать об оселок тут же, перед глазами Мирзы.
Джигиты переговаривались между собой о самых обычных делах и в то же время
– Скоро будет дождь, - сказал Муса.
– Да, скоро. Птицы летают внизу, - ответили ему джигиты.
Палач был спокоен, и окружающие были тоже со всем спокойны.
– Ты одинокий человек?
– спросил Муса у Мирзы.
– Одинокий, - прошептал Мирза.
– Ну вот… ты помрешь… Попадешь в рай? Да?
– пошутил Муса.
– Да, - осипшим, еле слышным голосом повторил скопец. Он все еще надеялся на то, что его только пугают.
Муса задал ему несколько вопросов, не переставая точить свой нож, и медленно приблизил его к глазам Мирзы. Мирза следил за этими движениями. Когда нож удалялся от него, он вытягивал шею.
Кто-то из зрителей сказал:
– Теперь все наши несчастья Мирза унесет с собой.
Продолжая натачивать нож, Муса поднял вверх руки. Взгляд Мирзы последовал за огромными руками палача, как будто он был прикован к повизгивающей стали. Мирза поднял голову и этим невольно открыл шею. В эту минуту Муса вонзил нож ему в горло и распорол его поперек, то есть так, как режут баранов.
Через несколько минут на шею трупа накинули веревку и подняли его на виселицу. Зайченко, выйдя на галерею, увидал болтавшегося Мирзу. Он удивленно посмотрел на Иргаша.
Иргаш бросил на землю пустой флакон из-под духов и вызвал коноводов. Он даже не взглянул на труп. Вместе с Зайченко он решил объехать отряды и лично поговорить с джигитами. Он был накален, как шашка, опущенная в пламя. Казалось, что брызни на него водой - и вода зашипит. Никто не осмеливался ни подойти к нему, ни спросить его о чем-нибудь.
В ту минуту, когда Иргаш и Зайченко вскакивали на коней, над ставкой загудел самолет. Со всех сторон загремели по самолету выстрелы. Выстрелы не причиняли ему вреда. Какой-то темный предмет промелькнул в воздухе и хлопнулся на землю.
Джигиты опрометью бросились в сторону. Они думали, что это бомба. Конь Зайченко испугался, дал свечку. Зайченко не мог как следует удержаться и внезапно соскользнул с седла. Джигиты не успели подхватить его. Взбешенный Зайченко, вставая, вытер лицо полой халата и погрозил самолету кулаком.
Предмет оказался связанной гимнастеркой. В ней был спрятан пакет. Его принесли Иргашу. Иргаш передал пакет Зайченко. Пакет был обклеен облатками. Отковырнув их, Зайченко прочитал:
«Иргаш, довольно крови! Я предлагаю тебе сдаться миром. Не сдашься, на аллу не надейся, буду бомбить с неба. Джигитов лихих пожалей! Обещаю сдавшимся джигитам свободу.
К о м б р и г Л и х о л е т о в».
«Прав Сашка, пришел час смерти!
– подумал Иргаш.
– Ну что ж, я теперь уйду на тот свет». Он в душе будто обрадовался тому, что у него вырвали последнюю надежду и что теперь, когда кончены все расчеты, он свободен по-настоящему.
– Самолет еще не страшен. Понесем потери, но прорвемся, - заметил Зайченко, желая успокоить Иргаша.
– Калека! Зачем!
– Иргаш засмеялся.
– Как будешь биться? Опять свалишься! Нет в тебе гордости.
Смехом своим он никак не хотел обидеть Зайченко. Просто в эту минуту все старания Зайченко показались ему ненужными и лишними.
Зайченко покраснел, скатал записку в шарик. Бросил его. Затем, ни слова не говоря, ушел в свою кибитку, на конец кишлака.
Иргаш подозвал к себе есаулов.
– Передайте джигитам мою благодарность!
– торопливо сказал он. Русские обещают им жизнь. Им это главное. А мне…
Он махнул рукой, так и не закончив своих слов, потом потер лоб под чалмой, как будто у него болела голова. Брезгливо взглянул на своих курбаши.
Старые и молодые начальники молча толпились около него.
– Пусть курбаши выйдут к русским!
– тем же торопливым голосом продолжал Иргаш.
– Пусть скажут, что я кончил драться. Отойдите от меня! Он повернулся лицом к толпе джигитов.
– Прощайте.
Муса, увидав нож в руках Иргаша, испугался.
– Опомнись, ты мусульманин!
– закричал он.
Иргаш проколол себе сердце и, не качаясь, упал тут же, как столб. Когда сотники окружили его, он еще имел силу перевернуться на бок и закрыть лицо полой своего зеленого халата. Вскоре на груди шелк почернел от крови… Жестокий и дикий человек умер…
Когда трясущийся Белуха прибежал в кибитку к Зайченко и сообщил ему о сдаче и самоубийстве Иргаша, Зайченко крикнул:
– Жгите все, всю канцелярию!
Через минуту возле кибитки вспыхнул огромный бумажный костер, а пишущая машинка была зарыта в землю.
Самолет кружил над ставкой до тех пор, пока курбаши не вышли к эскадрону и пехоте, осадившей кишлак. Увидев условленный сигнал ракетой, самолет покачал крыльями со стороны на сторону в знак приветствия и повернул обратно, взяв направление на Шир-Абад.
25
Всегда, во всяком человеческом сообществе, находятся такие люди, для которых похоронные или свадебные хлопоты представляют интерес. Так же случилось и в ставке. И здесь нашлись люди, азартно схватившиеся за похороны Иргаша. Они выполнили весь похоронный обряд, они же сообщили в бригаду, осадившую ставку, о смерти своего главаря и о готовности к сдаче. Зайченко отстранился от всех переговоров.