Это было в Коканде
Шрифт:
Бойцы горячились. Командирам приходилось их удерживать.
Юсуп сам выпускал бойцов из-под прикрытия и учил их не торопиться, осматриваться, следить за каждой складкой местности. Они молча выслушивали все эти наставления. Один боец прошел мимо него с закрытыми глазами.
– Эй, - окликнул его Юсуп, - ты что? Помереть хочешь?
Боец молчал.
– Мне покойников не надо. Назад!
– закричал Юсуп на бойца и толкнул его локтем.
Боец не ушел; он покраснел и остался стоять подле Юсупа. Его лицо покрылось сетью мелких морщинок, зубы стучали от страха. Юсуп не обращал на него внимания. Каждый из проходивших бросал на бойца удивленный взгляд. Постояв минут десять, боец высморкался, схватился за ремень винтовки и решительно сдернул ее с плеча. Он увидал, как его товарищи карабкаются по крутому склону, опираясь о штыки винтовок. Он выскочил из-под прикрытия, упал на землю и тоже пополз вслед за другими.
Пулеметчики еще ночью, за полтора часа до общего наступления, начали взбираться на гребень горы. Люди лезли туда, цепляясь за каждый выступ руками. Когда щебень выскальзывал у них из-под ног и с шумом катился вниз, они останавливались и отдыхали. К утру все доползли до гребня.
– Батюшки!
– сказал Федотка, увидев справа и спереди от себя крутой и глубокий обрыв.
Слева легкий склон вел к плоской макушке, усеянной черными скалами.
– Иргаш… - шептали бойцы, показывая на кишлак, разместившийся за этими природными стенами.
После орудийного выстрела началась атака. Бойцы двинулись вверх. Заставы басмачей встретили их огнем.
«Жвик, жвик, жвик…» - запели пули. В кишлак полетели снаряды. Они разбивали поверхность скал, обдавая штурмующих дождем каменных мелких осколков. Басмачи ответили пулеметным огнем.
– Не торопись, ребята. Спокойнее, - переговаривались между собой бойцы, разрывая ямки для головы прикладом или руками.
Один из красноармейцев не выдержал и вскочил, за ним поднялся другой. Они побежали полусогнувшись. Первый вдруг остановился, завертевшись на одном месте волчком.
– Сволочи, сукины дети, мерзавцы!
– завопил он. Кровь фонтаном хлестала у него из горла.
– Убью!
– захрипел он и, упав, начал стрелять в воздух, пока не сунулся ничком в бледно-желтую сырую траву. Другого подстрелили на бегу. Свалившись, он покатился по крутому склону головой вниз…
24
Услыхав орудийный выстрел, Иргаш вскочил.
К усадьбе прискакали на лошадях есаулы. Они доложили Иргашу, что за спиной возмутившейся сотни появилась красная пехота и отрезала горный проход, взорвав подъем в гору, а по тропе прошла горная пушка.
Иргаш пожал плечами.
– Что это?
– упавшим голосом спросил он.
– Почему же наша связь молчала?
– Мы это выясним потом, - сказал Зайченко.
– Сейчас мы примем бой… и отобьем их.
– Отбить мало. Надо разбить, - сказал Иргаш.
– Разбить можно только в атаке, - возразил Зайченко, - то есть броситься на орудие. Это невозможно. Всех перещелкают. Участок очень узкий. Надо быть экономными. Идти в противоположную сторону, в горы, то есть туда, где разрушена дорога, и быть обстрелянными сверху, с гребня, тоже нельзя.
– Все-таки кто-то пройдет, если наладить дорогу, - сказал Иргаш.
– Кто-то пройдет, не спорю. Но кто? Неизвестно. Если вы хотите бежать - пожалуйста!
– ледяным тоном продолжал Зайченко.
– Я подчиняюсь.
– А что ты предлагаешь?
– проговорил Иргаш, кусая губы.
– Предлагаю отбить красных. То есть превратить нашу ставку в крепость. Организовать оборону легко. Надо последовательно отражать их атаки. Узнаем, что это за силы. Я не думаю, чтобы их было много. Человек триста - четыреста не больше. На пятой-шестой атаке они выдохнутся. Мы их потесним. Пулеметчики тоже отступят с гребня вместе с остальными.
– А если они останутся?
– Тогда мы пошлем туда один, два, три, четыре отряда и в конце концов уничтожим их сами. Позиция у нас неприступная. Пока они только пугают нас. Ведь важно уйти вам целым и невредимым. Мы это можем сделать, только обеспечив общее отступление, - сказал Зайченко.
– Так… - задумчиво пробормотал Иргаш.
– Ты прав. Но если они не пойдут в атаку… Если они решат ждать своих… Что тогда? Если к ним помощь придет…
– Тогда мы в мешке.
Иргаш засмеялся:
– Мешок, по-нашему, нужен только покойнику. Хорошо! Делай пока по-своему, а там увидим!
Иргаш, как всегда в момент боя, успокоился. Взять ставку действительно было нелегко, и бой мог затянуться на несколько суток. Иргаш вернулся в дом, вынул из сумки флакон духов, надел чистое белье и сел на галерейке, ожидая Мирзу.
Начальники отрядов держались в стороне и не подходили к Иргашу. Они о чем-то переговаривались между собой, шептались. Видно было, что они встревожены, возбуждены и боятся глядеть на Иргаша. Иргаш заметил, что среди них возник спор. Он усмехнулся, подумав, что все эти люди невольно, сами не понимая того, что делают, уже избегают его. «Так было и в Коканде», - вспомнил он и выругался, обозвав их собаками.
Мирза, вытянув вперед безусые, тощие губы, принес подносик. На подносике стояла пиала с водой, лежали бритва и мыло. У Мирзы, когда он переступал через порог, было такое выражение лица, точно он боялся споткнуться. Он был испуган выстрелами и, может быть, поэтому, из-за нетвердости в руке, брея Иргашу голову, сильно порезал ему ухо. Брызнула кровь.
– Что с тобой? Принеси зеркало! Скорее!
– приказал ему Иргаш. Он хотел сам осмотреть порез.
Возвращаясь с зеркалом в руках (это было круглое небольшое зеркало, в стальной оправе, прекрасной английской работы), Мирза вдруг споткнулся и выронил его. Оно вдребезги разбилось о каменную ступень галерейки.
Иргаш заметил, что джигиты, стоявшие во дворе, переглянулись (переглянулись же они потому, что Иргаш вдруг побледнел). Он не верил приметам. Но эта примета, означающая у русских смерть, взволновала его. Она была ему известна, потому что он долго жил в России.
Иргаш вымыл лицо духами и вытер кровь, потом позвал палача и на клочке бумаги написал приказ казнить Мирзу. Он обвинил его в покушении. Без письменного документа палач мог отказаться от исполнения приказа. Таков был старый закон в Бухаре.