Это было в Коканде
Шрифт:
– Ну, в массе это, конечно, дикари!..
– самоуверенно проговорил Джемс.
– Но нельзя пренебрегать и этим… В противовес этому мы должны объединиться. Все изменилось в мире.
Он оглянулся, чтобы посмотреть, не подслушивает ли их кто-нибудь… Все сидели в стороне от них. Все-таки, из присущей ему осторожности, Джемс, узнав, что Зайченко немного говорит по-французски, перешел на французскую речь.
Зайченко отвечал ему на «волапюке» из смеси французских и русских слов. Джемс, улыбаясь, прибег к этой же манере.
– Тридцать лет назад… ни я, офицер англо-индийской армии, ни вы, русский офицер, не могли бы пировать так дружно, как сейчас, - сказал Джемс и сейчас же поправился: - То есть пировать мы могли бы, конечно, но мы не могли бы иметь одну общую цель.
– Вы о чем изволите говорить?
– холодно перебил его Зайченко.
– Вы, очевидно, желаете сказать, что Англия и Россия - это две великие державы, два вековых соперника в Средней Азии?
– Именно так, - подхватил Джемс.
– Да, - сказал Зайченко, - яицкие казаки производили набеги на Хиву еще в семнадцатом веке. Купцы ходили в Афганистан… Ну, а ваш Дженкинсон?..
– А ваш Петр Великий? Поход Бековича? А завещание Петра о походе в Индию?
– Неужели за границей до сих пор говорят об этом? Это миф.
– Нет… - Джемс не согласился.
– Если бы не было этого завещания, тогда вы не явились бы сюда.
– Мы никогда не исполняли завещания наших царей, - улыбаясь, сказал Зайченко.
– Никто не видел этого завещания.
– Позвольте, мистер Зайченко! Но политика России говорит об ином. А поход на Индию, задуманный Павлом?
– Авантюра!
– Зайченко засмеялся.
– Кстати, интересно было бы у вас узнать, вы принимали участие в убийстве Павла или нет?
– То есть как я?
– удивился Джемс.
– Не вы, конечно, как физическое лицо. Я думаю о разведке.
– Не знаю, - сухо сказал Джемс.
– Я не англичанин… Это раз! И не работаю в «Интеллидженс сервис». Это два.
– Кто же вы? Неужели мы не можем разговаривать друг с другом как профессионалы? Меня только теоретически занимает этот вопрос. Имеются исторические сведения, что Англия будто бы участвовала в этом заговоре, во всяком случае все это дело случилось не без ее участия в той или иной мере. Да и в художественной литературе имеются об этом сведения. Вы читали, конечно, статью Стендаля о его встрече с лордом Байроном?
– Нет, не читал.
– Жаль! Стендаль был осведомленный человек. Как настоящий писатель, он занимался политикой. Он говорил с Байроном о смерти некоторых русских императоров, случающейся так к стати для интересов Англии. Это был намек на убийство Павла, сказанный в салоне и поэтому наполовину замаскированный.
Джемс молчал.
– Да!
– проговорил Зайченко, задумавшись.
– Вещь поучительная! Двенадцатого января Павел решил начать этот злосчастный поход и отослал свой приказ о выступлении в Среднюю Азию донскому атаману Орлову - и ровно через два месяца, двенадцатого марта, Павел был убит.
Джемс приподнял брови.
– Не знаю, - сказал он.
– Я не занимался этим вопросом. Но все-таки девятнадцатый век вы кончили овладением Средней Азией. А это угроза Индии. Разве не говорил ваш Скобелев, что Средняя Азия - это плацдарм для сосредоточения войск против Индии?
– А разве мало глупостей говорили ваши генералы?
– Но эта глупость не такая уж глупая!
– Оставим этот разговор! Я понимаю, что Британскую империю до сих пор тревожит этот вопрос, - сказал Зайченко, с раздражением бросив нож, которым резал дыню.
– Я не русский офицер, и за моей спиной нет никакой державы. Я - никто. И вы никто. И вам, как не англичанину, нечего бояться… Тем более что Гиндукушский хребет еще не развалился.
– Да, да, правильно!
– хихикнул Джемс.
– А все-таки ваш Скобелев говорил: «Дайте мне сто пятьдесят тысяч верблюдов, и я завоюю Индию!»
– Сейчас с верблюдами не завоюешь, - усмехнулся Зайченко.
– Теперь идеи, кажется, сильнее пушек, караванов и прочего… Колониальная политика проваливается… Вы читаете русские газеты?
– вдруг спросил Джемса Зайченко.
– Случается, - ответил тот.
– Говорят, что большевики очень заняты национальным вопросом. Очевидно, серьезно, если были даже выступления по этому поводу на партийном съезде? Был разговор и о великорусском шовинизме и о местных буржуазных националистах… Как их там называют - национал-уклонисты! Было даже как будто специальное совещание по национальному вопросу… И там разоблачались эти буржуазные националисты! В частности, и по Узбекистану. У нас об этом говорят! (Джемс молчал.) Почему их так поддерживает оппозиция? Что связывает этих людей?
– Я этим не занимаюсь, - тупо ответил Джемс.
– Разве вы не следите за деятельностью оппозиции, уклонистов?
– Я слежу только за тем, что меня непосредственно касается, - сказал Джемс, скользнув глазами, и взглянул на Зайченко, на его космы (они казались странными, в особенности здесь, среди людей, обритых наголо), на жирное, запущенное, обветренное лицо, на мечущиеся глаза, на стеганый ситцевый поношенный халат, на рукав, пришпиленный булавкой, на горные мягкие мукки, сшитые из кожи…
От внимания Зайченко не ускользнул полупрезрительный взгляд Джемса. Зайченко смутился и, чуть-чуть покраснев, отвернулся от Джемса. В эту секунду он возненавидел его. «Я подчиняюсь тупице».
Зайченко давно уже слышал о Джемсе. В разговорах, в сплетнях, в слухах этот человек казался ему таинственным. Джемс появлялся, точно Летучий Голландец, в самых разнообразных местах, всегда вовремя. Это представлялось Зайченко гениальным. Сейчас же, увидев его, он решил, что Джемс - ловкий исполнитель и что многие из его удач только случайность.
Иргаш издали следил за спором, возникшим между Зайченко и Джемсом, хотя и не понимал, о чем они спорят.
Хитрый Иргаш догадался, что только независимостью и свободой можно купить уважение «деревянного афганца», поэтому дерзкое поведение Зайченко ему понравилось. Он видел, что по окончании спора Джемс остался чем-то недоволен. «Это хорошо, - подумал Иргаш, - это собьет с афганца спесь».
Когда Джемс замолчал, Иргаш, чтобы оказать внимание Зайченко, подозвал к себе Мусу, человека невероятного роста и необыкновенной силы, и громко, на весь стол сказал ему: