Это было в Коканде
Шрифт:
Исчезновение эмира было рассчитано им умно и толково. Джемс знал, что бежать в Афганистан при данных условиях можно только в трех пунктах, то есть там, где на Аму-Дарье имеются переправы: через Старый Чарджуй, Нарызым и Бурдалык. Он подозревал, что эти пункты будут захвачены красной конницей и бухарскими партизанскими отрядами.
Действительно, они поджидали там эмира и членов правительства, намереваясь затянуть их в мешок. В этих же целях красным войскам было поручено захватить город Каракуль и станцию Якка-Тут.
Джемс решил остаться в Бухаре. Покинув столицу, он двинулся в противоположную
Только в 1921 году угроза, созданная Гиссарской военной экспедицией, заставила эмира и его приверженцев бежать из пределов Бухарской республики. Джемс вместе с отрядом эмира перебрался через границу и, оставив эмира в Афганистане, отправился в Индию. Он был принят там некоторыми английскими чиновниками очень милостиво, щедро награжден теми из коммерсантов, в руки которых перешли бухарские караваны, и, таким образом увеличив свой «жизненный счет», отправился отдыхать. Три с половиной года он прожил на континенте, в Париже, почти не бывая в Лондоне, однажды съездил вместе с женой к тестю в Нью-Йорк, потом снова его направили в Среднюю Азию.
Снова был проделан тот же самый путь, и в марте Джемс достиг ставки Иргаша - это был один из пунктов горной Бухары.
Проводники-горцы, содействовавшие переходу Джемса, были опытными и бывалыми людьми. Они все знали в жизни и привыкли ко всему. Они не боялись ни снежных бурь, ни смерти в перестрелке.
Они сами отличались храбростью и этого же требовали от других. Они никогда не отчаивались и спокойствие считали необходимым качеством человека. Но все-таки им был знаком страх, и, как настоящие смельчаки, они не стыдились его.
Джемс удивлял их. «Кто он?
– думали они.
– Почему он в нашем отряде? Зачем он идет?» Имя его их не интересовало. Платил он щедро, большего они не требовали. Они видали многих людей, непонятных, странных, необычных. Но этот человек, называвший себя афганцем, чем-то превосходил остальных. Они приглядывались к нему на остановках, на ночлегах. Джемс засыпал сразу, как оглушенный. Он не кричал во сне, не бормотал, не смеялся, не шептал, не ворочался. «Значит, он не видит снов», - решили проводники. Сперва они подозревали его в обмане, думая, что он делает вид, что спит. Потом им удалось приметить, что он погружается в сон, точно в воду, его лицо размякает и распускается, как вата.
Когда отряд проходил по узким карнизам, когда приходилось искать места, куда бы можно было поставить ногу, когда мелкие камни, выскальзывая из-под ноги и падая, наполняли шумом пропасть, даже у привычных людей сжималось сердце. Джемс прошел, ничего не заметив; он ни разу не заглянул вниз.
Проводники, придя в ставку, сказали:
– Иргаш, мы привели к тебе деревянного афганца.
Иргаш улыбнулся. С тех пор все басмачи так называли Джемса.
11
Иргаш решил встретить Джемса торжественно. Он разослал гонцов, сзывая к парадному обеду гостей, начальников отрядов и духовных лиц. По существу, это был съезд генералитета Иргаша, его офицерского и агитационного состава. Иргаш любил пышность.
На этот раз судьба помогла ему. За несколько дней до приезда Джемса в ставку прибыл Ачильбай. Старик неожиданно разбогател. Кто-то поручил ему собрать труппу бачей. Ачильбай нашел в кишлаках семь юношей - танцоров и певцов. Вместе с ними он должен был пробраться в Афганистан и передать их одному богатому узбекскому магнату, землевладельцу, жившему вблизи Кабула.
На самом деле из этих юношей сторонники эмира намеревались создать не певцов, а своих агентов, обучить их и потом перекинуть в Бухару. Старик Ачильбай не интересовался подробностями этого предприятия. Деньги опьянили его. Все бедствия его раскиданной и растерянной семьи теперь казались ему дурным сном. Сейчас он даже не вспоминал о Садихон. Ачильбай чувствовал, что жизнь уходит, и остаток своих дней ему хотелось провести в удовольствиях и наслаждениях. Легкомысленный старик радовался тому, что он опять один, как в молодости. «Всю жизнь семья причиняла мне только заботы и неудобства. Наконец я свободен. Увижу Кабул. И поживу там, как хочет моя душа, - думал он.
– А потом помру».
Иной раз, начиная размышлять о своем предприятии, он чувствовал в нем что-то таинственное. Но сейчас же отгонял эти мысли. «Не стоит углубляться в размышления, не стоит доискиваться, - успокаивал он самого себя.
– Жить в страхе под постоянной угрозой, конечно, плохо. Переходить границу целое событие. Раньше все было проще. Всюду меня встречали гостеприимно. Пусть теперь этого нет, но могло быть и хуже. Я пережил это худое. Вот когда снаряды летели на Бухару, когда смерть шла по улицам - вот когда было плохо… Так стоит ли ворчать, если теперь встречаются какие-то невзгоды? Какими мелкими кажутся они, когда вспомнишь о Бухаре!» Он опять ходил в шелковом халате, в шубе из лис, носил на руке перстень, брился, подкрашивал бороду и был счастлив…
Иргаш принял поручение перебросить Ачильбая и его труппу через советскую границу. В благодарность за это Ачильбай обещал дать в ставке концерт.
12
Горный кишлак наполнился шумом. Отовсюду съезжались приглашенные к торжественному обеду.
Сам Иргаш жил в большом доме, недавно отремонтированном. Там был назначен прием. Иргаш объявил всем, что приехал афганский принц, имя которого должно остаться в тайне. Только Зайченко знал правду.
Джемс отоспался за сутки и явился к Иргашу такой свежий и бодрый, как будто он переночевал в лучшем европейском отеле. Мирза, секретарь Иргаша, лакей по профессии, иранец, скопец, был приставлен к Джемсу в качестве его адъютанта.
Десять лет назад Мирза служил в Кабуле, у англичан. Он прекрасно изучил их, и ему показалось, что гость Иргаша тоже англичанин, хотя скрывает это. «Неужели он афганский принц?
– робко думал Мирза.
– Эти афганские принцы учатся в Англии и привыкают ко всему английскому. Во всяком случае, обо всем этом нужно молчать». Он не осмелился даже заговорить с Джемсом по-английски. Зная все английские привычки и желая угодить Джемсу, он устроил для него утреннюю ванну. Джемс купался в огромном котле, наполненном горячей водой.