Это называется зарей
Шрифт:
— Вы можете поступать так, как сочтете нужным.
— Жалкий безумец! — в неистовом порыве крикнул Латанса, подняв кулак. Но Валерио схватил его за руку и удержал, сказав грубо и резко:
— Я не выгоню его. И ни за что не выдам. Если придет полиция, я буду защищать его.
— Вы совсем сошли с ума! Совсем! — сказал Латанса, высвобождая руку.
— Я спасу его, — повторил Валерио с холодной яростью.
Латанса медленно потер щеки, лоб, затылок. Он был наполовину побежден, но решил не отступать, сделать еще попытку:
— Если этот человек действительно заслуживает спасения,
— Судьи! Вы прекрасно знаете, что это значит. Восемь или десять месяцев предварительного заключения. А может, и год. Затем суд вновь откроет раны, каждую из них, одну за другой, умело и медленно. И под конец — каторга. Но он этого не заслуживает.
— Откуда вы знаете? — крикнул Латанса. — Разве вам об этом судить? Разве вам…
Он умолк. Появилась Анджела. Страшно побледнев, она на мгновение молча застыла, глядя то на отца, то на Валерио. На ней было новое, серо-розовое платье, в котором она казалась еще более хрупкой и беззащитной.
— Бедная моя девочка! — сказал Латанса, подходя к ней.
— Боже мой, что случилось? — спросила она. — Из-за чего вы ссоритесь?
И так как никто из мужчин не решался ничего ответить, она повернулась к отцу.
— Объясни же мне, наконец!
В эту минуту Валерио почувствовал к ней нестерпимую жалость. В его жизни наступил решающий поворот. Все прошлое готово было разлететься на куски, точно стекло. С напряженным вниманием он глядел на жену: ее маленький выпуклый лоб, слегка раскосые глаза, в которых застыл неясный ужас; ее полные, четко очерченные губы и их страдальческое выражение. Ладони ее тонких рук были раскрыты, словно раковины, две очаровательные розовые раковины. Ее девичья грудь едва вздымала корсаж, который украшала вышивка в виде колокольчика. Подавленная, она ждала объяснений. Казалось, она заполняла всю комнату, была центром всего мироздания. Она еще не знала, что ее ждет страдание. Свет лампы, висевшей почти над ней, лился на ее плачи, голову, грудь, словно белая масса. Анджеле предстояло страдать, и это показалось Валерио невыносимым.
— Анджела, — молвил он.
Но его перебил Латанса. Головокружительное вращение сразу прекратилось. Резкие звуки голоса Латансы походили на удары кулака в стену.
— Твой муж прячет здесь убийцу господина Гордзоне. И отказывается прогнать его. Я не могу согласиться с тем, чтобы ты оставалась в этом доме.
— В этом доме?.. Здесь? Прямо здесь?
Пораженная, она смотрела на Валерио, словно и в самом деле ожидала услышать от него опровержение. Вокруг ее глаз сразу залегли тени, а ярко-красный рот оставался открытым, подобно ранке на подгнившем фрукте. Ее глаза нежно-серого цвета стали похожи на два маленьких темных камушка. Валерио попробовал заговорить, но с ужасом почувствовал, что слова путаются в его сознании, растворяются в ослепительной круговерти.
— Так ты объяснишь мне? — ласково спросила Анджела. — Этого не может быть. Я уверена, что это неправда…
— Он останется ненадолго, — ответил Валерио. — Послезавтра он уедет. Он ждет парусника, который доставит его в Тунис.
Анджела закрыла лицо ладонями.
— Девочка моя, — прошептал Латанса.
И,
— Это неправда, — сказала она со страдальческим выражением. — Я не хочу в это верить.
— Послезавтра он уедет, — повторил Валерио.
— За эти дни полиция вполне может его обнаружить! — с живостью возразил Латанса. — И все это время Анджеле придется жить под одной крышей с убийцей? Поздравляю! Вы такой заботливый муж! Трудно себе вообразить большее внимание к жене! Если она желает получить неоспоримые доказательства любви, то лучшего и не придумаешь! Вы на них не скупитесь! Поздравляю! Поздравляю!
Он грубо ухмыльнулся.
«Он знает, что делает, — подумал Валерио с глухой обидой. — Он знает, какую власть имеет над ней».
— Но, Луиджи, — взмолилась Анджела, делая шаг вперед, — отец прав! Ты знал, что я должна приехать! Луиджи!.. Зачем ты это сделал?
В ее голосе слышался легкий и трогательный упрек. Казалось, она не так уж страдает. Быть может, задето всего лишь ее самолюбие?
— Луиджи, скажи мне! Зачем прятать этого типа? Почему ты не хочешь его прогнать?
— Да ему плевать на тебя! — сказал Латанса, делая вид, будто что-то бросает через плечо. — У него нет ни малейшего уважения к тебе! Он его ни за что не выгонит!..
— А если я попрошу тебя, Луиджи? Если я тебя попрошу? — молила Анджела, и глаза ее блестели.
— Нет! — произнес Латанса, стремясь закрепить свое преимущество и, казалось, испытывая при этом злобное удовлетворение. — Он, видите ли, предпочитает подвергать себя серьезному риску, не страшась тюрьмы и бесчестья из-за этого негодяя! Говорит, что тот сделал это с отчаяния! Но отчаяние не мешает ему, однако, цепляться за жизнь и соглашаться перебраться в Тунис! Он готов подвергать опасности других людей, угрожая их счастью и свободе! Лишь бы выпутаться самому, не так ли? А все остальное, выходит, не в счет?
Он говорил со страстью, размахивая руками.
— А когда твоего мужа схватят, нас все будут сторониться, Анджела. Никто в Неаполе не захочет больше знаться с нами! Все отвернутся от нас… Все двери для нас будут закрыты.
Тут Анджела заплакала. Латанса отошел. Анджела продолжала плакать, но это были совсем не те слезы, которых страшился Валерио. По ее искаженному личику текли слезы досады. Итак, стало быть, грубые, презренные доводы отца убедили ее!
Валерио хотел было подойти к ней, однако почувствовал, как между ними накапливаются целые тонны гигантских глыб. Теперь их разделяла неодолимая стена. «Птичка, нежная, маленькая птичка, ласковая Анджела…»
В эту минуту он шагнул к ней. Щеки ее блестели, а в глазах застыло выражение трогательной печали. Слезы капали на ее светлый корсаж. Валерио ждал.
— Ты посмел сделать это, — сказала она, наконец. — Ты посмел!.. А я-то ехала к тебе такая счастливая… Я считала дни! Значит, ты меня не любишь!
Этот крик захлестнул Валерио, подобно налетевшему шквалу дождя, затопил его изнутри ледяной водой. Отвечать было нечего. Воцарилось тягостное молчание. Тут из глубины комнаты подошел Латанса.