Это не любовь
Шрифт:
Требования вроде и не бог весть, а тем не менее таких днём с огнём не найдёшь, но вот Лариса такая. Ему повезло. Это он себе повторял теперь каждый день. Очень настойчиво.
И всё равно Аксёнова, такая беспутная, резкая, нахальная, лезла в его мысли, разрушая все каноны женского идеала.
Она не вызывала в нём восхищения, уважения или желания лелеять и оберегать. Но глядя на неё, он чувствовал, как у него всё внутри скручивается узлом. Как пол под ногами плывёт. Как сердце начинает колотиться сильнее. Как неотвратимо тянет к ней. Весь его организм, как сверхчувствительный прибор, моментально
Никогда с ним такого не случалось. Даже в юном возрасте, когда у всех бушуют гормоны, у него разум всегда играл главную скрипку.
Оттого прежде Анварес искренне недоумевал, когда слышал подобные истории.
«Зов плоти» – ну это же смешно, считал он. «Зов плоти» – это для неандертальцев. А в век стремительного прогресса прикрывать банальную распущенность надуманной физиологией – это просто глупо.
А теперь что?
Неужто, сокрушался он ночами, когда сон не шёл, всё, к чему ты сознательно стремился, чего добивался, что ценил, может так легко кануть только потому, что у тебя вдруг взыграла та самая пресловутая физиология? Неужто она сильнее, чем разум, чем принципы? Тогда вообще зачем всё это? Зачем эволюция, развитие? Зачем к чему-то стремиться и расти, когда в любой момент может в твоей жизни появиться такая вот… и всё. И твои желания зацикливаются на ней одной. И ты как в аду. Потому что бороться с собой – сложнее всего.
Ночами теперь Анварес правда мучился жесточайшей бессонницей. Его терзали противоречивые мысли. Загонял в тупик диссонанс между «хочу», «можно» и «нельзя». А сильнее всего снедало желание, мощное, бесконтрольное, стоило лишь вспомнить её, девицу эту чёртову...
Днём, к счастью, у него выходило справляться с собой, со своей тёмной страстью. Она, конечно, назойливо гудела в венах почти постоянно, зудела в голове, ныла и трепыхалась в груди, а если уж Аксёнова оказывалась совсем близко, то тут же собиралась горячим сгустком внизу живота.
И всё же у него вполне получалось держать это под контролем и даже вида не подавать. Ну, условно держать и не подавать. Потому что хочешь – не хочешь, а эта его «воздержанность» выливалась в злость, вот он и цеплялся к Аксёновой. Цеплялся намеренно – в отместку за свой непокой, за терзания, язвил, доводил, потом себя же и ругал за эти срывы. Но поделать ничего не мог.
В общем-то, эти его выпады не выходили за пределы дозволенного, успокаивал потом себя. Преподы и не так порой изгаляются над студентами.
А вот ночами, иной раз, демоны его вырывались наружу, и эта страсть буквально выжигала тело изнутри так, что приходилось избавляться от напряжения известным способом, подключая воображение. Представлял он её и заходил в своих фантазиях гораздо дальше поцелуя. Однако облегчение после разрядки было недолгим и неизменно сменялось глухой тоской, жгучим стыдом и злостью уже на себя самого.
34
Надо больше общаться с Ларисой, решил для себя Анварес. Одиночество – прямо-таки почва благодатная для всякого рода навязчивых дум и желаний. А когда ты не один, то и мечтать о ком-то иллюзорном не придётся.
Как
Она, конечно, поохала, мол, дома бардак, холодильник пуст, угощать нечем, но, когда явился, искренне обрадовалась ему. И бардака, конечно, никакого не было, и в квартире витал аппетитный запах.
Лариса провела его в комнату – уютную, светлую и чистенькую после недавнего ремонта, сама пошла на кухню.
– Посиди пока, я тут быстро салат доделаю… Скоро обедать будем.
Анварес послушно присел на диван. Время от времени Лариса бросала из кухни отдельные фразы, он поначалу отвечал, потом заметил рядом, на журнальном столике, ноутбук. Придвинулся к столику без всякой задней мысли, просто желая скоротать время ожидания.
Социальные сети Анварес не жаловал, но сразу узнал вконтактную новостную ленту в открытой вкладке. Своего аккаунта он не имел. То есть когда-то, ещё школьником, заводил, назвавшись Зератулом, поскольку в те годы страстно увлекался игрой StarCraft, но давным-давно забросил ту свою страницу. И сейчас, даже если бы захотел, ни за что не вспомнил бы ни логин, ни пароль.
А сейчас вдруг заинтересовался. Только вот то, что он сделал – даже себе не мог объяснить. Зачем? С чего вдруг? Это было, конечно, глупой ошибкой. Глупейшей. Но в тот момент ни о чём таком он не думал, да и вообще ни о чём не думал, просто набрал в поиске Аксёнова Юлия, отфильтровал по городу и – voila. Прокрутил вниз вереницу других Аксёновых Юль, пока не наткнулся взглядом на знакомое лицо.
Анварес осторожно покосился на дверь – из кухни доносилось мерное постукивание ножа, – затем щёлкнул по фотографии, развернув её на пол-экрана. Тут Аксёнова выглядела совсем юной, ему даже не по себе стало. Девчонка же ещё совсем – стыдно ему, взрослому, зрелому, даже думать о ней в том ключе, в каком думал он.
Ну восемнадцать-то ей точно есть, к счастью, сказал себе и тотчас отдёрнул: «К какому счастью?! О чём я думаю, идиот?!». Он чувствовал себя чуть ли не Гумбертом, хотя разница между ними лет семь, наверняка. Но тут даже не в возрасте дело, а в положении.
35
Надо было закрыть её страницу немедленно, закрыть и забыть.
Он же сам твёрдо решил, что должен выкинуть всю эту блажь из головы, но смотрел на фото и не мог оторваться. Смотрел, не мигая, затаив дыхание.
Тут у неё волосы были значительно длиннее – почти по пояс. Она смотрела в объектив, прищурившись, видимо, от солнца, бьющего прямо в глаза. На губах застыла полуулыбка. Однако выражение лица оставалось непонятным – то ли грустное, то ли мечтательное, то ли ещё какое.
Анварес, едва касаясь, провёл пальцем по её губам, затем спохватился, одёрнул руку и снова оглянулся на дверь. Совсем с ума сошёл!
Там были ещё фотографии, их он тоже просмотрел.
На одной – обнаружил её в раздельном купальнике. Одно название что купальник – два крохотных клочка ткани вульгарно-леопардовой расцветки. И тем не менее поглощая взглядом её изгибы, он почувствовал, как сладко и мучительно сжимается нутро.