Это (не) твой ребенок
Шрифт:
Резник приехал один. Марине ввели успокоительное.
— Надеюсь, Вы понимаете, что у Вашей жены родовая горячка. Надо немедленно отвезти ее и ребенка в больницу. Я выясню, чей это ребенок. И если мамочка еще не подняла шум, постараемся представить все как нервный срыв. В обратном случае, ей грозит судебное разбирательство.
Павел был согласен на все. Вот только Марину он не отдаст.
— То есть? — Резник удивленно вскинул насупленные брови. — Это единственный вариант, при котором я могу обещать, но, заметьте, не гарантировать, содержание ее в больнице,
Лаврецкий поддержал его, добавив:
— И это только несколько дней. Дальше ей придется пройти серьезный курс лечения в отделении психиатрии. А это лучше, чем в специализированной больнице для людей с нарушенной психикой.
Что происходило дальше, Павел воспринимал, как во сне. Лаврецкий с Резником отнесли в машину Марину. Павлу поручили нести ребенка. Взяв на руки это крохотное создание, он понял, что руководило Мариной. Ему тоже захотелось оставить малышку дома. И ее, и Марину.
Сидя на заднем сидении, Павел нежно прижимал младенца к себе. Плечи его вздрагивали. Он то и дело судорожно сглатывал подступавший к горлу ком.
Страшно было отпускать Марину в отделение, не хотелось отдавать малышку.
— Держитесь, похлопал его по плечу Лаврецкий. Вам еще предстоит пережить немало тяжелых дней. Но, надеюсь, все обратимо. Ваша жена еще молода и справится с болезнью. — он было уже собрался уходить, но остановился и добавил:
— Вам крупно повезло. Иван Ильич очень хороший человек. Другой бы на его месте… сами понимаете. Кстати, забыл Вам сказать. Девочка — отказница.
— Не понял?
— Мать после родов отказалась от нее. Поэтому и шума особого не было. Так что Вам действительно повезло.
Глава 32
Возвращение к себе было тяжелым и длительным. После бурной реакции наступил полный уход в себя. Нежелания жить не было, но и жить не хотелось.
Воздействие терапии медленно возвращало Марину к действительности. Но, осознав в полной мере случившееся, она не принимала ситуацию.
Часами воскрешала в памяти те редкие мгновения свидания со своей кровиночкой. Мысленно пеленала, ласкала, лелеяла малышку. Вслух пела ей колыбельную, разговаривала с дочкой.
Она жила прошлыми воспоминаниями и раскаянием о содеянном.
Навещая жену, Павел встречался то с полным равнодушием к нему, то видел в глазах оттенки осуждения, порой — даже ненависти.
Бориса и Катю то ли не узнавала, то ли делала вид, что не узнает их.
Врач советовал не тревожить ее раненую психику вопросами, вызывающими тяжелые воспоминания. Но эти вопросы она задавала себе сама, и они постоянно бередили ей душу.
Оживая, Марина пыталась объяснить себе, где, когда, как и чем она прогневала Господа. За что ей ниспослано такое наказание? Она не роптала. Она доискивалась объяснения, но не находила ответа, почему она дважды потеряла самое дорогое — долгожданного ребенка.
При встречах с мужем опускала глаза. Боялась увидеть в них осуждение за то, что не сумела уберечь их счастье. Еще — за содеянное зло и за свой эгоизм.
Изводила себя мыслями о чувствах
Психотерапевт, работающий с ней объяснял ей ее поступок болезненным состоянием, но Марина продолжала корить себя, доказывая себе же, что нет ей прощения.
Самобичевание становилось непреодолимой преградой к полному выздоровлению.
Павел страдал не меньше. Комплекс вины сформировался и у него. Он мечтал о счастье для Мариши, а оказался виновников ее нездоровья. Ведь, как рассуждал он, если бы не выпитый бокал шампанского, все могло обернуться по-другому. Первая девочка могла бы родиться здоровой, успей он вовремя доставить жену в больницу.
Со вторым ребенком опять же винил себя. Стараясь найти причину своей виновности, доходил до абсурда: вот если бы… Тут его фантазия рисовала самые невероятные варианты возможного поведения, при котором все обернулось бы по-другому.
Но действительность не признает условного наклонения. В ней все совершается по каким-то своим, никому не ведомым законам. И главный из них — закон подлости, при котором все совершается вразрез планам и чаяниям человека.
Днем Павел был поглощен производственными вопросами, после работы спешил к Марине. Рассказывал ей, как прошел день, ждал ответной реакции, но она все больше молчала.
Беседуя с врачом, Павел каждый раз справлялся о том, возможно ли полное восстановление психики после столь серьезного потрясения. В ответ тот только пожимал плечами:
— Все зависит от нее самой.
— Но почему она все время молчит? Как мне ее разговорить? Помогите, посоветуйте что-нибудь. Ведь есть же какие-то методы!
— Безусловно. Ей нужны положительные эмоции. А где их взять? — усталый взгляд психотерапевта говорил о том, что ему самому нужно встряхнуться от повседневного рутинного общения с людьми, погруженными в свой особый мир.
— Что я могу сделать? — Павел терял терпение. Он считал, что Марине пора домой, но врач не соглашался с ним, утверждая, что любая мелочь дома может спровоцировать новый стресс и все его усилия будут напрасны.
— Обратите внимание, она стала внимательно слушать собеседника, взгляд вполне осмысленный, а отказ от общения со временем тоже пройдет. Постарайтесь радовать ее.
— Совет, конечно, дельный, — думал Павел, направляясь к машине. — Только чем я могу порадовать мою Маришу? Ее ничего не интересует. Да, она изменилась, но мысли ее не обо мне, она застряла в том ужасном дне, когда решилась на старшный шаг.
— Красницкий? — его грустные размышления прервал знакомый голос. Это был Лаврецкий.
— Как супруга, выздоравливает?
— Что-то застряла она в депрессии. И никак. Врач говорит, нужны позитивные эмоции. А сам домой не советует. Может быть, дома Мариша бы и разморозилась, а тут, — Павел обреченно махнул рукой.
— О моей подсказке не задумывался?
— Какой подсказке? — Красницкий сдвинул брови, пытаясь вспомнить, что советовал ему Лаврецкий. И вдруг молнией сверкнули его слова: «Девочка — отказница… Так что Вам действительно повезло.»