Евпраксия
Шрифт:
— Господи, как можно! Мне уже не терпится снова оказаться в твоих объятиях!
— Ради Бога, Дэни, ради Бога! — передразнила она его, и любовники дружно рассмеялись.
Словом, день спустя Паулина заимела точную копию кувшинчика каммерфрау. А 20 декабря, ближе к ужину, покрутившись на кухне, незаметно подменила сосуды. К Лотте отправилось вино, где была подмешана доза снотворного, раздобытого горничной у придворного лекаря.
В общем, ближе к полуночи Паулина благополучно вылезла из окна своей комнаты и, рискуя свалиться с семиметровой высоты, перелезла по холодному скользкому карнизу к окнам Берсвордт. Лотта всегда спала
Старикан проживал на другой половине дворца, и пришлось идти бесконечными коридорами. Но охрана ни разу служанку не задержала — видимо, действительно принимая за Берсвордт. У дверей комнаты шам-беллана (а по-русски — ключника, в ведении которого находились все жилые помещения замка, в том числе донжон — башня посреди укрепления) девушка постояла несколько мгновений, а затем постучала.
— Кто там? — прозвучал голос итальянца.
— Я, Лотта, ваша честь... — подражая интонациям и акценту каммерфрау, отвечала Шпис.
— О, Святая Мадонна, неужели? Мне казалось, что вы приходите только по воскресеньям, — итальянец открыл засов.
— И ошиблись, ошиблись, дон Винченцо, — шмыгнула она внутрь.
Шамбеллану было за шестьдесят, он неважно видел и плохо слышал, а тем более в полумраке спальни, освещённой одной свечой. Горничная раздеваться не стала и накинула юбки себе на голову, обнажив аппетитный зад; престарелый любовник быстренько пристроился и, противореча возрасту, оказался достаточно крепок по мужской части. Но зато утомился быстро и, свалившись на бок, погрузился в сон, как младенец.
Паулина слезла с постели, подняла свечу и, перекрестившись, принялась за поиски. Шарила в комоде, на полках и под матрацем, но ключей не нашла. Выругалась шёпотом. Посмотрела за ковром, висевшем на стене. Под кроватью. Под ковром на полу. За гардинами на окне и под подоконником — тщетно. Совершенно уже отчаявшись, вдруг взглянула на вазу с цветами в углу. Вынула цветы, запустила руку внутрь, в воду, и — о, счастье! — пальцы её наткнулись на что-то железное. Выудив, разглядела — да, она, связка! Прикрепив кольцо к поясу, Шпис вернула цветы на место, вновь накинула капюшон, завернулась в плащ и отправилась обратно на женскую половину замка. У фон Берсвордт облачилась в собственное платье и на сей раз покинула комнату каммерфрау через дверь. Не успела ещё заняться бледная декабрьская заря, как служанка уже лежала в своей постели, размышляя над дальнейшими действиями — как ей незаметно пронести ключи мимо стражи. Ничего не придумала лучше, как засунуть их по одному под чулки, за подвязки, между ляжек. Ведь охрана хлопала её по бёдрам с внешней стороны, спереди и сзади, щупала за ноги не выше колен, — этим служанка и хотела воспользоваться.
Отпросилась у государыни — якобы за тем, чтобы погулять по торговой площади и купить подругам рождественские подарки. Адельгейда, вставшая с постели после простуды, но подолгу коротавшая время у камина, отпустила её безропотно.
Караульных горничная миновала спокойно — те особо не придирались, лишь традиционно пару раз ущипнули её за мягкое место. И почти бегом понеслась через мост, чувствуя, как тяжёлые ключи неуклонно сползают из-под подвязок внутрь чулок и грозят с чулками же свалиться на землю. Только отойдя от замка на приличное расстояние, Паулина залетела в кусты и освободила свои ноги от предательского металла. Нацепила ключи на пояс, скрыла под накидкой и теперь смогла двигаться спокойно.
Первый час действительно совершала покупки — ленты, бусы, гребешки для волос и прочую мишуру, чтоб обрадовать нескольких подружек — горничных и стряпок. А часам к двум пополудни завернула в кабачок «У Джузеппе». Человек от Вельфа ждал её в углу.
— Наконец-то, — сказал Ринальдо, облегчённо вздохнув. — Я уже боялся, что не сможешь прийти.
— Вот и зря, — с гордостью заметила Паулина, откидывая плащ и показывая ключи, прикреплённые к поясу. — У меня что сказано, то и сделано. Деньги приготовил?
Тот, ни слова не говоря, вытащил кошель. Положил его на стол и проговорил:
— Здесь не двадцать, как обещал, а тридцать...
— О-о! — воскликнула она. — Неплохая замена. Наливай! Я сейчас отцеплю ключи.
— Нет, не отцепляй. — Он разлил вино в чарки.
— Как — не отцеплять? — удивилась немка. — А за что же тогда мне уплачено? Целых сорок пять в общей сложности!
Итальянец продолжил:
— Будет пятьдесят, если всё получится. Обещаю.
— Погоди, погоди, растолкуй как следует. Что-нибудь случилось за эту неделю?
Порученец Вельфа озабоченно ответил:
— Да, случилось... Я столкнулся на улице с тем капралом, что стоит во главе караула замка. Он меня узнал — вспомнил по давнишней попытке вызволить Адельгейду с принцем... Мы расстались мирно, но теперь мне соваться в замок не пристало. В общем, вывести твою госпожу и тебя по подземному ходу не смогу.
— Что же будет?
— Остаётся одно: вы должны выйти сами. С помощью добытых ключей...
Горничной такой поворот не понравился:
— Ну уж нет! Уговора не было. И вообще — это всё меняет. Нам одним не выбраться.
— Я тебя научу. Главное — успеть вовремя. В ночь на Рождество. А у выхода из туннеля, у реки Адидже, мы с моим товарищем будем поджидать вас на лодке. Там вручу тебе остальные деньги...
Опрокинув чарку, девушка поморщилась:
— Ну а если схватят? Да ещё повесят? Никакого золота не захочешь... Ох, Ринальдо, Ринальдо, чёрт тебя дери, для чего втянул ты меня в эту катавасию? Я уже раскаялась... И потом, ещё не известно, согласится ли госпожа бежать. У неё со здоровьем скверно. Нет, не знаю, приятель, что тебе ответить. Просто голова идёт кругом...
Между тем у Опраксы состоялся разговор с изгнанным из Рима Папой, или, точнее, «антипапой».
Надо объяснить, кто же он такой, этот «антипапа», получивший имя Климента III.
Как мы знаем, Генрих враждовал с прежним Папой — Григорием VII. И когда Папа в очередной раз отлучил немецкого короля от церкви, тот в свою очередь объявил о низложении Папы. Более того, государь собрал германских епископов, преданных ему, и они своим решением возвели на священный престол своего единомышленника — итальянца, архиепископа города Равенна, Виберто ди Парма, ставшего тем самым Папой Климентом III. Но сторонники Григория выступили против и везде называли его «антипапой».