«Евразийское уклонение» в музыке 1920-1930-х годов
Шрифт:
Компромисса между искусством и идеологией не скрыть. Компромисс дает о себе знать через блокировку тонального материала, через характерно внемузыкальные черты, механизирующие творческий дух и даже технику. Компромисс приводит к скорби [, возникающей от зависания] между желанием связи с массами — стремлением к тому, чтобы быть легко понятым через обслуживание уже развившихся рефлексов толпы, — и желанием одновременно творить искусство, а не его симулякр (simulacrum).
Революции, войны, исторические катаклизмы прерывают поток вечных правд, которые — над временем, ставя нас лицом к непосредственным, временным и практическим, нуждам. Вот почему в бурные периоды мы встречаем усиленное упрощение, понижение качества и обеднение культуры. Подлинный дух русской культуры затемнен сейчас происходящей драмой. В Америке же культура требует внимательнейшего отношения, дабы нам не проглядеть ее юного духа в царящем беспорядке.
Я уже проводил различие между народом и массами. Основная проблема в том, что у народа есть традиции, у масс —
Существует параллелизм между массами в России и Америке, переводящий специфические проблемы на культурный уровень. Близость легче установить между массами, чем между народами. Русское народничество здесь тепло приветствуется: наверное, потому, что разрушает те народные элементы, которые замыкают музыку на традиционный национализм.
Нельзя сказать, что народ некультурен; он сам по себе вышекультуры. Он хранит в себе культуру как высшую ценность, которая может быть признана только с тем, чтобы быть понятой, — и в этом задача гения. Именно потому Мусоргский, вопреки тогдашней версии народничества, обрел прямую связь с народом. Объединение же масс завершается только бес– культурьем. Бытовые привычки дают массам явное однообразие чувства и вкуса, используемых на потребу практическим целям и интересам, к ущербу искусства и прибыли эксплуататора. И в этом-то и заключается опасность коммерческого искусства: неверно используемое (а оно почти всегда используется неверно), оно может при помощи технических усовершенствований радио, кинофильмов стать антикультурным инструментом ложных реакций и искусственных потребностей.
Основа художественного процесса никогда не меняется; главной необходимостью всегда остается воплощение художественной формы, несмотря на разнообразие методов и их модификацию. Но эмоциональное подсознательное искусства постоянно меняется. Состояние существования развивается вместе с внутренним опытом художника. Отречься от опыта значит отречься от самой жизни.
Однако желание активности практического порядка, неважно, каким образом обретенное, уже дало начало направлению упрощения. Именно это самое желание привносимой извне активности проникло ныне даже сюда и пропагандируется.
Чего же достигло народническое направление? Практически ничего. Музыка, создаваемая в сегодняшней России, ищет, как бы ей удержать связь с национальным началом, и одновременно уходит от него посредством упрощения, чуждого национальному языку. Русская народническая музыка отличается от аналогичной, создаваемой здесь, только тем, что она еще связана с традицией и остается музыкой скорее народной, чем народнической.
Народническое направление не есть проблема эстетики, это вообще не проблема, а просто вырождение народного искусства. И именно потому в начале настоящей статьи я пророчествовал о его конце. В нем тем не менее заключена бацилла важного будущего направления, ибо, лишь освободившись от народного, в основе своей национального искусства, народничество будет питать стремление к интернациональному, свободному искусству, творимому свободными людьми за пределами национальных границ.
Война придала сегодня нового дыхания народничеству, требуя удвоенного и действенного патриотизма со стороны музыкантов и других художников. Но как сверхпатриотизму манифестировать себя в музыке? Только через воздействие музыкой на массы, через создание стимула к самопожертвованию и самоотверженности. Словом, через работу с тональным материалом, ибо слова сами по себе слишком ничтожны.
Но тогда не было ли это всегда целью музыки? Ведь великая симфония XIX века отвечала в основе своей на те же проблемы. Содержа все элементы народного, она не имела в себе никакого смысла, кроме связи с большой аудиторией. Это было ораторское искусство по преимуществу. Но симфонические речи текли по путям, присущим музыке, в то время как народничество наших дней следует по пути наименьшего сопротивления. Возвращаясь к XIX веку, [следует сказать, что] последний пользовался уже испытанными, общими эмоциями, из которых черпал свою эклектическую природу и эпигонский стиль. Однако нынешнее народничество есть только временное состояние, ибо пути наименьшего сопротивления не могут привести к подлинной сердцевине искусства. Существует только одно подлинно творческое разрешение, и оно принадлежит сфере самой музыки. Необходимость установить новое согласие между индивидуальной волей художника и коллективным состоянием культуры представляет собой одну из великих трудностей, еще не преодоленных.
Естественным образом велик соблазн установить моментальную связь между историческими событиями и искусством, но такая связь не может быть насильной. Никакое событие не переменит тайного значения
*
Не нарушайте моих кругов! (лат.).
«Выражением времени» является совсем не то, что народничество может быть оправдано в наших глазах. Поскольку мы исключили его из эстетической проблематики, вопрос о народничестве в искусстве в конце концов довольно утомителен. Больше, чем просто ставить его, означает пригласить солдат помогать Архимеду чертить его круги.
Линии эволюции русской музыки (1944)
554
Переиздано по-французски в: LOURI'E, 1964: 78–82. Перевод с английского И. Г. Вишневецкого. Конъектуры принадлежат переводчику.
Настоящая статья, формально выходящая за рамки «евразийского периода», — одна из ключевых в наследии Лурье. Подобно культурно-политическим прозрениям Сувчинского, предсказавшего в статьях 1928–1929 гг. (которые см. ниже) будущее положение России относительно Европы и Америки и возможные варианты для ее посткоммунистического развития за шестьдесят лет до того, как была предпринята попытка реализовать эти варианты, Лурье касается в «Приближении к массам» проблемы, ставшей вновь актуальной в 1990-е, в пору мирового натиска новой «прогрессивной» (по-западному) модели мирового развития: демократически регулируемого рынка американо-британского толка. Проблема эта может быть сведена к следующему: подмена национальногопо корням своим культурного поведения и искусства интернациональной,определяемой «прогрессивными» — идеологически конформистскими и подавленными — культурными элитами моделью. Даже еще шире: проблема сознательной борьбы «прогрессивных» элит с не выносящими неправды дешевой, но экономически успешной имитации, симулякра — Лурье использует этот термин за десятилетия до Бодрийяра — просто «людьми» данной культуры (будь то культура русская, американская или какая иная…). Автор статьи, как легко предположить, разрешает ее в диалектическом ключе: как снятие народного и народнического в объединяющем «свободном искусстве, творимом свободными людьми за пределами национальных границ». В действительности ситуация куда драматичнее: «единственно правильная» модель, пропагандируемая ныне по обе стороны океана совершенно разными по корням и вкусам людьми, включает в себя и понятие «свободного» преодоления национальности и ее границ, правда, на условиях вхождения в новый культурный союз мессиански настроенной Северной Америки и Новой Европы (Великобритания «новых лейбористов», преодолевших коллективизм, и ее союзники).
Тот, кто ищет первые следы музыки в России, находит их у скифов.
Историк, живший при императоре Коммоде (во II веке нашей эры), говорит, что скифы «дуют в кости орлов и коршунов наподобие флейт».
Великолепный образ, хотя эти кости были только переходом от тростниковых дудок к флейтообразным инструментам. И мы начнем наш обзор русской музыки не так далеко. К тому же нельзя вместить в рамки одной статьи всю русскую музыку, и мне остается остановить внимание только на самых значительных фактах и на тех музыкантах, которые создавали историю.
Кто не помнит загадочных стихов, которыми кончается «Евгений Онегин»:
И даль свободного романа Я сквозь магический кристалл Еще не ясно различал [*] .Теперь, на расстоянии более чем ста лет, сам Пушкин стал «магическим кристаллом», сквозь который мы привыкли разглядывать прошлое русского искусства; стал как бы фокусом и перспективой русского духа, русского творчества.
*
Эти слова произнесены Пушкиным за одну строфу до окончания «Евгения Онегина». В действительности роман завершается на куда более меланхоличной ноте:
Блажен, кто праздник жизни рано Оставил, не допив до дна Бокала полного вина, Кто не дочел ее романа И вдруг умел расстаться с ним, Как я с Онегиным моим.