Еврейское остроумие
Шрифт:
Протестант:
— Благодаря мужеству наших солдат и таланту наших генералов мы обязательно победим!
Еврей:
— Ваше величество, я не сомневаюсь, что победа будет за нами. Но послушайтесь моего совета, на всякий случай перепишите маркграфство Бранденбургское на имя жены.
В госпиталь с инспекцией приходит генерал и спрашивает больного солдата – .
— Что с вами?
— Честь имею доложить,
— И как вас лечат?
— Честь имею доложить, смазывают йодом.
— И помогает?
— Честь имею доложить, да.
— Есть какие-нибудь пожелания?
— Честь имею доложить, нет.
Генерал подходит ко второму солдату. У того оказывается геморрой. Его тоже смазывают йодом. Лечение помогает? Да, помогает. Никаких пожеланий нет.
Генерал подходит к солдату Фейерштейну:
— Что у вас?
— Честь имею доложить, миндалины воспалились. Смазывают йодом. Помогает.
— Есть пожелания?
— Честь имею доложить, да: не могли бы они смазывать меня первым?
На фронте в Австро-Венгрии. Солдат-еврей бежит в полевой лазарет с криком: "Шрап… шрап…"
— Он ранен шрапнелью, — говорит врач. — Быстро готовьте операционный стол!
— Доктор-лебен, — просит солдат, — дайте же досказать! Мне на ногу упала шрапмашинка ( пишущая машинка — Schreibmaschin — с галицийским еврейским акцентом).
Молодые кавалеристы должны продиктовать фельдфебелю свои имена, а затем имена своих лошадей.
Молодые люди диктуют:
— Фон Бредов — Юнона.
— Фон Итценплиц — Гроза.
Третий, рассеянно:
— Митридат — Кон.
— Да, это вам бы подошло! — говорит фельдфебель.
Католический священник в лазарете подходит к раненому солдату. Чтобы удостовериться, что тот в сознании, он подносит к его лицу распятие и спрашивает:
— Сын мой, ты знаешь, что это такое?
Солдат — случайно это еврей — с трудом открывает глаза и говорит со стоном:
— У меня в животе пуля, а он мне ребусы задает!
— Кон, у вас же только одна шпора!
Кавалерист Кон:
— Уверяю вас, герр ротмистр, больше и не нужно: когда я пришпориваю ее в левый бок, она все равно бежит вправо.
Норовистая лошадь сбросила сидящего на ней офицера. Еврей, наблюдавший это, с презрением говорит:
— Со мной бы такого никогда не произошло!
Офицер, с уважением:
— Вы такой хороший наездник?
— Где там! Просто
Двор казармы. Фельдфебель:
— Кон, как стоите?
— Ну, как могу, так и стою.
— У вас пуговицы на кителе не хватает!
— А что я могу сделать?
— Пришить, свинья!
— Китель же не мой, а казенный.
— Пока вы несете службу, он ваш!
— А если он мой, то какое вам дело, есть на нем пуговица или нет?
Фельдфебель записывает сведения о новобранцах.
— Глаза, — бормочет он, бросая взгляд на стоящего перед ним парня, и пишет, — голубые. Нос, — бормочет он, поднимает взгляд и записывает, — прямой. Вероисповедание? — спрашивает он затем.
— Иудей, — отвечает молодой человек.
Фельдфебель зачеркивает уже написанное слово "прямой" и вписывает над ним: "горбатый".
— Герр фельдфебель, но ведь нос у меня прямой!
— Если вы иудей, то нос должен быть горбатым. Иначе я выволочку получу от капитана.
Во время Первой, относительно еще безобидной, мировой войны Кон бежит с передовой в тыл. Бежит, ничего не видя и не слыша. Вдруг раздается окрик офицера: "Стой!"
Кон останавливается и, заикаясь, принимается объяснять:
— Герр обер-лейтенант, имею честь доложить…
— Вы что, ослепли? Какой обер-лейтенант? Я — генерал!
Кон, удивленно:
— Неужели я так далеко убежал?
В воинской части ждут генерала с инспекцией. Испуганный лейтенант выставил в дозор солдата-еврея, который должен вовремя сообщить ему о прибытии генерала. Лейтенант, не находя себе покоя, то и дело сам выбегает к дозорному: не видно ли еще генерала?
Наконец, тот прибыл. Часовой подходит к нему и шепчет на ухо:
— Ой, и скандал же вас ждет, господин генерал: господин лейтенант уже три раза про вас спрашивал!
Рота солдат купается в реке. Янкель смотрит на них и не может оторваться.
— Ты чего глаза пялишь? — спрашивает Элиас. — Никогда голых парней не видел?
— Смотри, — восхищенно говорит Янкель, — сто человек, по меньшей мере, и ни у одного нет подштанников!
Фельдфебель:
— Почему солдату нельзя с горящей сигаретой идти через казарменный двор?
Новобранец Фельдман:
— Ой, как вы правы, герр фельдфебель: почему нельзя?