Еврейское счастье военлета Фрейдсона
Шрифт:
Спросил, на меня не глядя. Точнее глядя поверх моей головы. Наверное, очень важный для себя вопрос.
— Как жить будем, комиссар?
Я ответил.
— Дружно.
— Тогда окороти своего особиста, — прозвучала неожиданная просьба.
— Почему моего?
— Он тебе подчинен. Не мне.
— Чем окоротить?
— Чем хочешь, только, чтобы он перестал терроризировать лётчиков. Ты водку пьешь?
— Когда наливают — пью, — усмехнулся.
— Тогда точно будем жить дружно. Сегодня двое не вернулись со второго вылета. Так что можем за знакомство выделить тебе четыреста грамм.
— Нам не надо девятьсот. Два по двести и пятьсот, — улыбаюсь.
— Что так?
— Да четыреста
— Нет. Я сам видел, как их самолеты горели и на землю упали. А парашютных куполов не видал.
Пришли. Столовая лётного состава — навес около летней кухоньки. Две стены и камышовая крыша на столбиках. Рядом с летней печкой полевая кухня дымится — кипяток греет. Женщины — поварихи вольнонаемные. Одеты — кто во что горазд, но передники белые и чистые.
Чуть в стороне — метров в двадцати, деревянная рама с умывальниками. И яма помойная за ней.
— А где техники питаются? — Спросил, усаживаясь за белую льняную скатерть.
— Вместе с БАО [43] . За мазанками. Мы там нечто вроде длинного дома викингов устроили, вроде как казарма. А то поначалу разговоры завистливые ходили про белый хлеб, колбасу, увеличенную мясную порцию. А им всё рыба, да рыба. Про всё, что нам по фронтовой лётной норме положено. У ''темной силы'' паёк пожиже будет, чем у лётчиков. Да что я тебе объясняю — сам всё знаешь.
43
БАО — батальон аэродромного обслуживания, входящий в авиационный полк. В него входят все наземные службы кроме инженерной, подчиняющейся инженеру полка.
— А рыба откуда? Сам видел, как Волгу бомбят.
— С Ахтубы. Там фрицев нет. И летать им туда нет интересу.
Сели за отдельный стол. Как понял — командирский. За ним харчевались командир полка, комиссар, начальник штаба и полковой инженер.
— А где ''молчи-молчу''? — спрашиваю.
— Он у нас отдельно от людей ест у себя в землянке, — пояснил Ворона. — Но нам же так лучше.
К столовой стали подтягиваться лётчики. Все двенадцать человек. Два лейтенанта, остальные сержанты. Лейтенанты, как я понял, командиры эскадрилий.
По штату в полку штурмовиков 22 летчика. Включая двух летающих с управления полка — командир и штурман полка. Итого: восемь человек некомплект.
— Давно такие потери? — спрашиваю Ворону.
— Недавно. А вообще с тех пор как сидим под Сталинградом, второй состав стачиваем. Что людей, что машин. Месяца не прошло, как полк пополнили до полного состава. Как сам живой — непонятно. Дырки на крыльях привожу регулярно. Мы тут хитрость одну придумали — пулемёт системы Оглоблина. Просто втыкаем крашеный дрын за кабиной. Поначалу ''мессеры'' пугались с хвоста заходить. Теперь раскусили нашу туфту, повадились опять хвосты нам отстреливать. Только кругом и держимся. Прикрываем друг дружке хвост, и каруселим так со сдвижением в нашу сторону. Сам пойми, что при таком построении и бензин летит как в трубу, и времени уходит больше, и радиус боевой сокращается. Какой тут кобыле в щель третий боевой вылет в день? Тут еще ''ястребки'' повадились счёт себе увеличивать — им ордена в соответствии со сбитыми фрицами теперь дают. С немцем в драку, в собачью свалку, сразу лезут, а нас бросают. А Фриц не дурак и самолётов у него больше. Он две группы истребителей пускает. Одну — расчистки неба — наших истребителей прикрытия боем связать. Другую — чуток позднее — по наши души. Зенитки с земли тоже не дремлют. Так, что не всегда удается нам боевую задачу выполнить. А тогда вылет боевым не считается. Ни водки за него, ни денег, ни наград.
Интересно, что Ворона сам награды не носит. Вряд ли нет их у него на втором году войны. У командира-то полка?
— Сам-то что награды не носишь? — спрашиваю. Интересно мне.
— Солидарен с ребятами, которым Хрущёв второй раз за лето в наградах отказывает, хотя боевых вылетов, согласно приказу, достаточно им. Один Лопата орден Красного знамени получил за сбитую ''раму'' [44] . Но тут сам Ерёменко распорядился. Достал всех этот разведчик.
Официантка — молоденькая девочка, явно выпускница школы этого года, принесла на подносе нам ужин. Гречневый кулеш с мясом, компот, белый хлеб и водку. Сливочное масло и паюсную осетровую икру. Раскладывая на столе тарелки, она всё косилась на мою Золотую звезду. Хотела что-то спросить, но стеснялась.
44
РАМА — немецкий двухбалочный двухмоторный самолёт разведчик Фокке-Вульф 189. Очень вёрткий, маневренный и с хорошим оборонительным вооружением. (солдатский сленг).
Другие столы — длинные на эскадрилью целиком, обслуживали еще две девчушки.
— Икра откуда? — интересуюсь.
— Волга рядом, — хмыкает комполка, намазывая икру на бутерброд. — Это нам взамен сухой копченой колбасы для калорий.
— Давай помянем погибших сегодня, — предлагаю, подвигая к себе емкость с ''наркомовскими''.
— Полк, встать! — скомандовал Ворона, держа несколько на отлёте гранёный стакан, наполовину заполненный водкой.
Все поднялись уже со стаканами в руках. Я последовал их примеру.
— Речей говорить не будем. Просто помянем Ваню Доброго — детдомовца из Саранска и Колю Стефановича из Москвы, что бросил консерваторию и влился в наши ряды Родину защищать. Сказано товарищем Сталиным: ''за Волгой для нас земли нет''. Всё верно, ибо погибаем мы на правом берегу великой русской реки. Нет тут для нас земли на могилку. Когда победим, после войны, мы поставим в центре Сталинграда общий им памятник и на камне выбьем всех их поимённо. Так с древности поступали еще древние греки. Называлось: кенотаф. Я правильно произнес это слово, комиссар?
— Правильно, командир. Добавлю только, что их жертва на алтарь Победы не напрасна, ибо здесь на Волге перемалываем мы остатки мощи фашистских полчищ. И, несмотря ни на что, победа будет за нами. Мы еще водрузим красное знамя Победы в Берлине над рейхстагом. Потому, что за нами правда, товарищи.
Выпили.
Сели.
— А где начальник штаба и инженер? — спрашиваю, берясь за ложку.
— Штабной в дивизии — задания на будущее получает и звиздюли за всех огребает. Инженер мотор новый выбивает в ПАРМе [45] . Вон под сеткой машина стоит целехонькая, номер ''17'', а мотор запороли ''желторотики''. После атаки броневую задвижку с радиатора не открыли…
45
ПАРМ — полевая авиационная ремонтная мастерская.
— А где штурман полка?
— Нету штурмана. Сбили штурмана, — ответил комполка и отвел в сторону аэродрома тоскливые глаза.
Аэродром совсем не был похож на аэродром. Пара мазанок. Кошара с десятком овец. Два навеса. Капониры больше похожие на оплывшие степные курганы. На один даже каменную бабу поставили — нашли же где-то в степи. Землянки вразнобой. Взлётная полоса — кусок просёлка. Никакой тебе армейской упорядочности и разметки по нитке. Зато и врагу сверху непонятно, что тут.