Еврейское счастье военлета Фрейдсона
Шрифт:
И когда встал вопрос: кто будет бросать ФОТАБы с ''кукурузника'' перед основной бомбардировкой все лётчики пошли в отказ. Отремонтированный ''семнадцатый'' уже оседлал сам Никишин. И штатные лётчики кончились. Парень со связного самолёта в госпиталь угодил с дизентерией — арбузов пережрал. Их нам в последнее время грузовиками возят с окрестных бахчей.
Тут Никишин и заявил на совещании в штабе.
— Я как инструктор по лётной подготовке в прошлом, как в училище, так и запасном полку, считаю, что батальонный комиссар Фрейдсон, несмотря
Так я был включён в боевой расчёт. Ворона долго не раздумывал.
— А бомбардира ты себе сам подбери, — разрешил командир полка.
Я и подобрал. Естественно Завьялову.
— Просто на традиционной нашей вечерней прогулке по степи спросил:
— Ты еще медаль хочешь?
Отвечает дерзко и с вызовом.
— Не купишь меня медалью. Всё равно в постель лягу только после свадьбы. Да и медаль должна быть заслуженной, а не по блату из-под полы полученной.
Мы с ней пока по степи просто гуляем. Разговариваем. Даже не целовались ни разу.
— Если поцелуешь, — ставлю условие, — возьму тебя в ночноё налёт на Сталинград.
— Правда? Не врёшь? — столько энтузиазма да в мирных бы целях.
— Прогулку заканчиваем. Идём подбирать тебе амуницию. Учти, летим без парашютов. С той высоты, на которой полетим, он бесполезен.
— А поцеловать? — обиженный голос Ларисы.
Попрактиковались мы с Ларой пару раз на сбросе цементных бомб на нашем полигоне.
И в закатных сумерках вылетели всем полком.
С земли нас навели чётко. И по радио. И ракетами подсветили.
Мы с Завьяловой не сплоховали. Оба ФОТАБа бросили как надо. Подсветили ярче, чем днём.
А там и весь полк отбомбился ''сотками'' по штабу фашисткой пехотной дивизии.
Галина Блохина вопреки ожиданиям не получила никакой награды. Забыла ее представить пехота. Наводчика представили к ордену ''Красной звезды'' и всё. Радисты-телефонисты прошли как обслуживающий персонал. Хотя сидели в городе в тех же подвалах, что и штабы пехотных батальонов.
Я как вишенку на торт получил выговор от Политуправления фронта за нарушение предписания врачей и самовольный боевой вылет.
Зато с Ларкой мы теперь целовались.
16.
Погода нелётная.
Дожди обложные.
По утрам туманы как молоко.
Местные говорят, что это ненадолго. Будет еще бабье лето с ясным небом. А пока противно и мокро. Тропинки разбились в грязь.
Народ влез в кожу — у кого есть. И все плащ-палатки и плащ-накидки подоставали. Девчата по команде облачились в голубые рейтузы и тут же получили кличку ''голубая дивизия''.
Полк активно готовит свои землянки к зимнему сезону. Печки ладят, трубы. Укрепляют брезентом склады кизяка.
Кизяк — это вам не баранье говно, а стратегический материал — отопление на зиму. Бараний кизяк вони не даёт в отличие от коровяка. Его народ всё лето активно собирал по маршрутам миграции казахов с отарами. Ворона по довоенному опыту распорядился и даже грузовик добытчикам выделял. Особенно тем, кто выскребал полы в старых кошарах. Тот разбитый овечьими копытцами кизяк мочили, мешали с сухой полынью и метелками рогоза. Формовали в кирпичи. Хозвзвод матерился на эту ''говенную страду'', но понимал нужность своей работы.
Мне самодельную печку из бочки бензиновой техники еще и старым кирпичом для тепла обложили — уважают. Где только дореволюционный кирпич в голой степи нашли?
Почему-то такое ощущение отовсюду, что нам в Сталинграде сидеть всю зиму. И Новый год тут, в степи, встречать. В которой ямщик замёрз.
А в городе Паулюс не оставляет надежды скинуть армию Чуйкова в Волгу и только усиливает натиск. А бойцы Чуйкова упираются. Обе стороны развязали снайперскую войну. Это нам пропагандист Политуправления фронта рассказывает. Знакомит лётчиков с обстановкой лысый старший политрук. Наступит лётная погода и им будет некогда такие мероприятия посещать.
Лариса погодой недовольна особо.
Во-первых, под командирской плащ-накидкой, что я ей подарил, не видны медали, которыми она ужас как гордиться.
Во-вторых, прекратились наши прогулки по степи и целуемся мы теперь в землянке. И тут мятежные мои руки каждый раз отвоёвывает по два-три сантиметра девичьего тела, доступного для ласки. А девочка заводится и с каждым разом ей все труднее выскакивать в дождь, добираясь до своего ночлега — землянки связисток на другой стороне аэродрома.
Я видел, что ей самой хочется остаться у меня, но не торопил. Любой фрукт, чтобы упасть с дерева в руки, должен созреть. Вот и тискались, как школьники. Дозревали.
Но все проходит.
И непогода прошла.
А с ней и наша удача.
На первом же дневном вылете в город потеряли три машины с экипажами. Немцы быстро учатся. Они не только подтянули счетверенные мелкокалиберные зенитки в город. Но и истребители на нас стали натравливать, вызывая их по радио.
Потом еще были потери. Орденоносцев теряли. Не только новичков.
Мы с командиром получали по холке за потери. Два вылета из-за них полку не признали боевыми.
Но начальство не только ругалось, но и пыталось помогать.
Командование стало перед нами высылать группы расчистки неба из звена Ла-5. У тех бортовой залп мощный и ''мессеры'' их опасались. Часто уклонялись от боя. Ждали более лёгкой добычи — ''яков''.
Дали нам второй У-2 в модификации лёгкого ночного бомбардировщика.
Потом и вовсе сделали полк трех эскадрильного состава, прислав десять ''желторотиков'' с новыми машинами. Прямо с завода. Комэск при них, хоть и старший лейтенант, но тоже ''желторотик'' — на фронте не был ни дня. Инструктор тыловой. У остальных подготовка: взлёт-посадка.