Еврейское счастье военлета Фрейдсона
Шрифт:
— Далеко. Мы ваши ''Илы'' только над головой и видим. А вот ястребки к нам ближе стоят. Мы с ними даже танцы устраивали. Жаль, гибнут часто. Влюбиться не успеваешь.
За все время пока мы болтали, в нужную мне сторону не прошла ни одна машина. Но мне было приятно общаться со столь красивой и смелой девушкой. Остальные девчата ее расчета также не обделены женской привлекательностью, но Валя — и это видно — в своем коллективе доминировала. И ярко выделялась красивым лицом, которое не портила даже распяленая на голове пилотка.
Рыжая регулировщица бросала в нашу сторону откровенно ревнивые взгляды. И, не иначе
От машины подбежал щеголеватый старший лейтенант и требовательно произнес.
— Товарищ капитан, подойдите к члену Военного совета фронта.
Перехватил чемодан в другую руку и потопал по разбитой в пыль дороге по указанному направлению, имея ориентиром узкую спину старлея.
В кармане гимнастерки у меня лежала справка за подписью Щербакова о том, что аттестационной комиссией ГлавПУра мне присвоено специальное звание батальонного комиссара, но менять петлицы я не стал — приказа не было на руках. Так и ехал в полк капитаном ВВС. Даже старое удостоверение сохранил. И командировочное предписание мне выписали в кадрах ВВС на капитана. Мальчишество, конечно, но хотелось приехать в полк летчиком, героем, а не политическим пешеходом. Потом политотдел авиадивизии доведёт до всех приказом, что я теперь комиссар. Нелетающий.
Получил предписание в политуправлении фронта и поехал в полк на перекладных. А с приказом сказали:
— Ждите, приведем вас в соответствие. Недели не пройдёт.
А я не тороплюсь. Хочется себя подольше лётчиком ощущать.
В машине сидел член Военного совета Сталинградского фронта товарищ Хрущёв. В военной форме генерала. Даже с лампасами. Только без петлиц.
— Товарищ член Военного совета, капитан Фрейдсон. Направляюсь для прохождения дальнейшей службы в Н-ский штурмовой авиаполк.
— Какая должность? — спросил Хрущёв.
— Комиссар полка, — отвечаю.
— А почему капитан?
Объяснил в трех словах создавшуюся ситуацию.
— Садись в машину, — приказал Хрущёв. — По дороге поговорим. Я хоть и не туда. Но крюк до твоего полка небольшой будет. Заодно своим глазом гляну, что там у вас. Тебя представлю народу, — засмеялся задорно. — Цени.
Залез в салон. Шофёр помог поставить в ноги мои вещи.
Оглянулся. Девочки-зенитчицы чистили свои пулемёты. И снаряжали в приёмные короба длинные тысячепатронные ленты к ним. Рогожина командовала, не обращая внимания на высокое начальство.
Хорошая девушка Валя. Красивая. Весёлая.
Жаль, не моя.
В полку меня не ждали.
Тем более, не ждали Хрущёва.
От этого разнос из уст члена Политбюро выглядел более впечатляющим. Особенно тем, что тот практически не употреблял матерных слов. Хотя в армии командный и матерный языки одно и то же.
Перестав нагибать командира полка, Хрущёв приказал построить весь личный состав.
Полк выстроился, как обычно в авиации, по синусоиде. Никакого единообразия в форме одежды. Кто в фуражках и гимнастёрках, кто в пилотках и комбинезонах — лётчики в голубых и серых, техники в черных. Их по жаре носили на голое тело. Оружейницы в пилотках, гимнастерках и юбках. Любого уставщика из пехоты инфаркт бы хватил.
— Разгильдяи! — рявкнул Никита Сергеевич. Ну, прям председатель колхоза на уборке картошки студентами. — Лодыри! Это, что такое? Всего два боевых вылета в день, когда ваши соседи делают по четыре.
То, что соседи истребители, он в расчёт не брал.
— В городе ожесточённые бои идут не то, что за каждый дом, за каждый бордюрный камень. Героизм показывают советские люди массовый. Была бы у меня такая возможность, наградил бы всех, кто на правом берегу воюет, не имея отдыха ни днём, ни ночью. А вот вам награждения я отменил. Не заслужили. В прошлый раз вообще по своим отбомбились. Вы, ''летающие танки'', должны по головам немцев ходить, а вы как ''сушки'' фанерные с высоты норовите всё сбросить и побыстрее удрать. Разве вы ''сталинские соколы''? Вы мокрые вороны! И не говорите мне, что вас мало. Все в таком положении. Все. У всех некомплект машин. Но, чтобы вы стали лучше воевать, Военный совет фронта о вас позаботился и выделил вам не просто комиссара в полк, а лётчика-героя, у которого два десятка сбитых самолётов врага на счету. Покажись народу. Да кожан свой сними.
Я снял кожаное пальто и встал рядом с членом Военного совета фронта, блестя на солнце орденами.
— Вот. Капитан ВВС Ариэль Львович Фрейдсон. Участник трёх войн. Герой Советского Союза. С сегодняшнего дня ваш комиссар полка. Он вас научит Родину любить! Разойдись!
Остались на плацу я, Хрущёв и командир полка майор Ворона Михаил Тарасович, длинный и носатый, как французский генерал Де Голль, глава ''Сражающейся Франции''. Его фото недавно в ''Правде'' публиковали.
Хрущёв говорил уже нормальным голосом.
— Ворона, введи комиссара в курс дела. И запомни: ему летать врачи запретили. Даже на У-2.
Язык мой — враг мой. Ну, зачем я ему рассказывал по дороге про врачебно-лётную комиссию?
— А ты, — уткнул Хрущёв в меня указательный палец. — Ты в первую очередь подтяни тут партийную и комсомольскую организации.
Повернулся к комполка.
— Парторга, взамен погибшего, уже назначили?
— Никак нет, товарищ Хрущёв, на следующий день у нас комиссар погиб, вы же знаете. А у следующего комиссара все коммунисты отказались от этой чести. Тут у нас просто бойкот коммунисты этому комиссару объявили. Хорошо, что вы у нас его забрали. Зряшный был человечишка.
Хрущёв смял лицо, потом разгладил. Крупные родинки у его носа как повскакивали. Хмыкнул.
— Теперь у тебя настоящий боевой комиссар. Мало того, что лётчик не из последних будет, так еще ВПШ закончил в Москве. На отличном счету у Мехлиса. Цени подарок.
Вот ведь политик, как говорится, всякое лыко вплетает в свою строку. Я этот полк еще в Москве сам выбрал, а вышло, что я хрущёвский подарок.
— Ужинать останетесь, Никита Сергеевич? — Ворона слегка подобострастно склонился.
— Нет, не останусь, Тарасыч. Не взыщи. Дела ещё есть в вашей стороне. А тут концы, сам знаешь — длинные.
Пожал нам руки, сел в ЗиС и умотал, поднимая колесами столбы мельчайшей земляной пудры. Такая пыль, вроде, прахом называется.
Ворона посмотрел на меня сверху вниз. Ему это легко с его почти двухметровым ростом. Как только в кабину самолёта влезает? Пригласил.
— Пошли, Львович, в столовую. Я пока прикажу в порядок привести комиссарскую землянку.
По дороге он старается вышагивать короче, вежливость ко мне — недомерку, проявляет.