Еврипид: Полное собрание трагедий в одном томе
Шрифт:
вызывала сомнения. Еврипид, перенося действие своей трагедии "Электра" (413
г.) в деревню, где живет насильно выданная за бедного крестьянина дочь
Агамемнона, одним этим существенно снижает героическое преданье, низводя
трагедию до уровня бытовой драмы. Если одержимость Электры жаждой мести
убийцам отца сближает ее с Медеей, то способ, которым она заманивает
Клитемнестру к себе в дом, опять же далек от ситуаций "высокой" трагедии:
хотя супруг пощадил
предлогом совершения обрядов над якобы родившимся ребенком, то есть
сознательно играет на святых для женщины чувствах. Орест, без колебаний
убивающий Эгисфа, с отвращением поднимает оружие против матери и наносит ей
удары, закрыв лицо плащом. После совершения мести брат и сестра чувствуют
себя опустошенными и раздавленными, вспоминая о предсмертных мольбах матери,
которая, кстати сказать, изображена Еврипидом в гораздо более мягких тонах,
чем у Софокла, - этим еще усугубляется жестокость поступка детей. Если
эсхиловский Орест находит оправдание своему поведению в приказе Аполлона и
остается под его защитой, то у Еврипида даже появляющиеся в финале
божественные близнецы - Диоскуры - не могут выразить одобрения прорицанию
дельфийского бога. И хотя в уста Кастора, этого "бога с машины", вложена
развязка, возвращающая сюжет трагедии в русло привычного сказания (Оресту
надлежит предстать перед судом Ареопага и получить там оправдание, Электру
берет в жены Пилад), в целом "Электра" представляет яркий образец
"дегероизации" старинного мифа.
В еще большей мере это относится к отделенной от нее пятью годами
трагедии "Орест". Юноша представлен здесь в состоянии тяжелой нервной
депрессии. Он не видит смысла в совершенном убийстве, ибо отца этим все
равно не воротить, и боится смотреть в глаза Тиндарею, своему деду по
матери, для которого всегда был любимым внуком. Когда же в свое оправдание
Орест ссылается на долг перед отцом, Тиндарей отвечает ему пространным
монологом, содержащим полное развенчание норм кровной мести, - если каждый
будет своевольно творить суд над своими близкими, то недолго погибнуть всему
человеческому роду. Добавим к этому, что повеление Аполлона не спасает
Ореста от суда аргосских граждан, приговоривших его к позорной казни: он
будет побит камнями. Героический ореол снят и с детей Агамемнона, и с
Менелая, трусливо избегающего спора с аргосцами, хотя Орест отомстил
Клитемнестре за смерть родного брата Менелая, ради него принявшего на себя
тяжкое бремя Троянской войны. Благородство сохраняет лишь один Пилад, верный
и неразлучный друг Ореста, предлагающий ему
Пилада должно привести к новому кровопролитию: в отмщение Менелаю,
отказавшемуся взять под свою защиту Ореста, должна быть убита Елена, а в
качестве заложницы захвачена ее дочь, юная Гермиона, - пусть погибнут и те,
кто принес столько мук роду Агамемнона! В эсхиловских "Хоэфорах" Орест и
Электра заклинают покойного отца помочь им в справедливой каре, у Еврипида
они взывают к потусторонним силам, ища у них поддержки в новой, еще более
бессмысленной жестокости. Из создавшейся таким образом запутанной ситуации
героев выручает снова "бог с машины",- на этот раз сам Аполлон. Как и в
"Андромахе", в "Оресте" не только сюжетные положения, но и обрисовка
персонажей представляют разительный контраст цельности действия и
действующих лиц в классической трагедии: лишено смысла убийство
Клитемнестры, но еще большей несуразностью был весь троянский поход,
затеянный ради похищенной Елены; люди не только эгоистичны, себялюбивы и
способны к тому же на прямое предательство, как Менелай и его супруга, но и
готовы к проявлению бессмысленной жестокости; гоняющийся за Еленой с
обнаженным мечом Орест ничем не напоминает того страдающего от преследований
кровожадных Эриний юношу, которого мы видели в начале трагедии, а в страхе
выбегающий из дворца фригийский раб придает всему финалу оттенок
трагического фарса, совершенно несовместимого с серьезностью отношения к
мифу у предшественников Еврипида. С древнейших времен греческая мифология
составляла ту питательную почву, на которой выросла первая цивилизация
Европы. Однако с середины V века до н. э. мифология все больше превращается
в набор необязательных для глубокой веры преданий, сюжетных схем,
повседневных деталей. Они окружают греческого человека, но лишены для него
той глубокой осмысленности, какую сохраняли еще для Эсхила и Софокла. У них
на почве мифа с естественной свободой вырастали творческие замыслы,
отражавшие движение глубинных сил мировой истории. С Еврипида начинается
процесс секуляризации мифа, который становится набором ситуаций и
персонажей, живущих в мире случайностей. Месть Ореста ничего не может
изменить в судьбе Агамемнона, как и грозящая ему самому казнь оказывается
расплатой за пророчество Аполлона. Адский замысел против Елены и особенно
Гермионы и вовсе лишен логики. "Где здесь смысл?" - справедливо вопрошал
один немецкий филолог, очень много сделавший для понимания творчества