Еврипид: Полное собрание трагедий в одном томе
Шрифт:
собственного честного слова. Строит ли человек свое поведение с оглядкой на
внешнюю оценку или соотносит его со своим внутренним нравственным долгом,
ему не остается места в этом мире - таков неутешительный вывод из
проблематики еврипидовского "Ипполита".
В трагедии он еще более усугубляется тем, что теряет всякий смысл
божественное управление миром - очень древняя категория человеческого
мышления, которая восходит к тем далеким временам, когда первобытный
видел себя еще совершенно беззащитным перед лицом божественного гнева -
непостижимых ему стихийных сил. Представление о гневе богов отчетливо
сохраняется и в самом раннем памятнике греческой литературы - гомеровском
эпосе, где едва ли не каждый мало-мальски заметный герой пользуется
симпатией одних богов и должен опасаться гнева других, которых он успел
чем-нибудь задеть. При всем том, однако, редко какой-либо бог оставляет без
помощи своего любимца, если знает, что ему угрожает опасность со стороны
другого божества: к этому его может принудить только приказ самого Зевса,
следящего за исполнением безапелляционного приговора судьбы. Совсем иначе
ведет себя еврипидовская Артемида: зная о предстоящей гибели своего
поклонника Ипполита, она позволяет Афродите осуществить до конца свой
коварный замысел и появляется только над умирающим Ипполитом, чтобы спасти
его имя от посмертной клеветы и открыть глаза Тесею,- сомнительная услуга,
заставляющая вдвойне терзаться овдовевшего мужа и осиротевшего отца! Почему
же Артемида не вмешалась раньше, чтобы предотвратить ужасное бедствие?
Потому что среди богов не принято мешать друг другу в исполнении их
планов,объясняет богиня. Воистину непривлекательны обе представительницы
олимпийского пантеона: мелочно-тщеславная Афродита, готовая погубить даже
Федру (воспылавшую страстью к Ипполиту вовсе не без воли самой богини), лишь
бы не упустить малейшей возможности отомстить Ипполиту, и предательски
попустительствующая ей Артемида! Напрасно старый слуга обращается к Афродите
с просьбой быть снисходительной к юношеским заблуждениям Ипполита, ибо богам
надлежит быть мудрее смертных,- мудрые боги, правившие в "Орестее" миром по
закону справедливости, навсегда ушли из трагедии Еврипида, как ушли они из
общественного сознания и этики афинян в первые же годы Пелопоннесской войны.
Самую мрачную роль играет божественное вмешательство в трагедии
"Геракл". И здесь Еврипид небольшим изменением, внесенным в миф, существенно
переместил акценты и создал трагедию сильного человека, незаслуженно
испытывающего на себе капризное своеволие богов. По традиционной версии,
Геракл, еще будучи молодым человеком, в припадке
малолетних детей; за это Зевс отдал его в услужение трусливому и ничтожному
микенскому царю Еврисфею, для которого он и совершил свои знаменитые
двенадцать подвигов. У Еврипида последовательность изменена: Геракл
представлен могучим богатырем, с честью вышедшим из последнего испытания.
Радость от встречи с семьей тем сильнее, что Геракл буквально вырывает ее из
рук смерти, которой грозит его жене и детям фиванский тиран Лик. Заметим
попутно, что все мольбы Амфитриона - престарелого земного отца Геракла - к
его небесному отцу Зевсу о спасении оставались бесплодными, и это давало
Амфитриону повод для нелестных высказываний о Зевсе. Так или иначе,
возвращение Геракла кладет конец проискам Лика, и первая половина трагедии
завершается радостной игрой героя с еще не оправившимися от испуга детьми.
Здесь, однако, в действии наступает резкий перелом, вызванный вмешательством
Геры, ненавидящей Геракла. Это по ее приказу в дом Геракла проникает богиня
безумия Лисса, помрачающая сознание героя; в припадке безумия, видя в жене и
детях своих давнишних врагов, Геракл убивает их и начинает разрушать
собственный дом; только появление его вечной благодетельницы Афины
прекращает губительное помешательство Геракла: ударом тяжелого камня в грудь
она сражает обезумевшего богатыря и повергает его в тяжелое забытье.
Частичное или временное расстройство рассудка человека, ведущее к
совершению нечестивого деяния, нарушению общепринятых нравственных норм,
было знакомо греческой литературе задолго до Еврипида, хотя и получало
далеко не всегда одинаковое истолкование. Гомеровский Агамемнон, оскорбивший
в своей неумеренной гордости славнейшего героя - Ахилла, объяснял это
впоследствии вмешательством богини Аты, персонификации "ослепления",
вторгающегося извне в сознание человека. Эсхиловские герои - тот же
Агамемнон, решающийся принести в жертву собственную дочь; Этеокл, готовый на
братоубийственный поединок с Полиником,- оказываются способными на такой
поступок только в состоянии исступленной одержимости, влекущей за собой
помрачение рассудка, - однако без всякого божественного вмешательства извне.
Еврипид возвращается к "гомеровской" трактовке безумия не потому, что он не
умеет изобразить состояние пораженного таким недугом человека. Рассказ
вестника о поведении Геракла в состоянии сумасшествия, а также о его
патологическом сне, равно как описание безумствующей Агавы или находящегося