Европа-45. Европа-Запад
Шрифт:
— Эй! — еще раз крикнул он, и офицер снова не выдержал и опять оглянулся.
Скиба увидел тяжелые челюсти, упрямый узкогубый рот, густые короткие брови, длинный, с широкими ноздрями нос: майор Роупер, шпион, бандит, убийца Дорис и Клифтона Честера, убийца Юджина Вернера, только каким-то чудом спасшегося от смерти!
Механически, еще не приняв никакого решения, Михаил пошарил правой рукой в кармане, крепко сжал рукоятку пистолета.
Офицер в третий раз оглянулся, дернул себя за кобуру с игрушечным браунингом, как-то
— Стой! — закричал Михаил, выхватывая пистолет и вскидывая руку с оружием вслед Роуперу. Тот бежал, изо всех сил вымахивая своими длинными ногами, пригибаясь все ниже и ниже к земле.
Не опуская пистолета, Скиба метнулся вслед за Роупером. Дамы из ЮНРРА испуганно взвизгнули. Полковники, не решаясь оставить свои чемоданы, удивленно переводили взгляд то на Скибу, то на удиравшего англичанина. Спутники Нормана Роупера остановились и ждали, чем окончится это опасное столкновение.
Не растерялись только два американских сержанта: мгновенно бросились они к Скибе, один повис на руке, сжимавшей пистолет, а другой преградил ему дорогу и закричал:
— Ты что — с ума спятил?
Со стороны помещений аэропорта уже бежали солдаты военной полиции. Подполковник, который еще не успел уехать, тоже поспешил сюда, еще издали что-то выкрикивая Михаилу.
Через минуту вокруг Скибы собрались все, кроме Роупера, уже скрывшегося в «летающей крепости», и его спутников, которые, убедившись, что все завершилось благополучно, поторопились забраться в чрево четырехмоторного гиганта.
— Что случилось? — спросил подполковник. — Что с вами, лейтенант?
— Вам этого не понять. Это партизанские дела.
— Да, но вы хотели стрелять в офицера его величества!
— К сожалению, только хотел. Выстрелить не успел. А надо было. Это убийца. Кстати, он смертельно ранил солдата американской армии. Я вам об этом рассказывал. Куда идет тот самолет? Его нельзя задержать?
— К сожалению,— полковник развел руками. Моторы «летающей крепости» заревели почти одновременно с его словами. Самолет дрогнул и, тяжело поворачивая свое огромное тело, пополз на стартовую дорожку.
— Прикажите сержанту отпустить мою руку.
— Вам еще вздумается поднять стрельбу в самолете.
— Прикажите отпустить мою руку, — повторил Скиба.
Подполковник пожал плечами и коротко сказал что-то сержанту, державшему руку Михаила с «вальтером», потом поговорил с военными полицейскими.
— Летите, я здесь все устрою. Летите и позабудьте обо всем.
— Есть вещи, которые не забываются,— страдальчески усмехнулся Скиба.
— Уверяю вас, будет лучше, если вы попробуете забыть.
— Хорошо. У нас слишком, мало времени, чтобы договориться.
В самолете, когда они уже летели над морем, сержант сказал Скибе по-английски:
—
Михаил не понял сказанного, но по выражению лица сержанта угадал, что тот сказал что-то доброжелательное, и молча улыбнулся американцу.
— О’кей! — довольно пробормотал сержант. —Америка и Россия — о’кей!
Дамы из ЮНРРА обидчиво поджали губы. Полковники угощали Скибу сигаретами, но от разговоров воздерживались. Так и летел он, как бы окутанный смутным облаком, сотканным из разнообразнейших чувств: недоумения, осуждения, скрытого одобрения и откровенно-демонстративного возмущения.
В Париж прилетели на следующее утро. Михаила, по-видимому, ждали, так как сразу перепоручили его опеке французского капитана, в распоряжении которого имелся американский «джип». Михаил пожал руку французу, взглянул на него. Каскетка, шитая золотом, френч с большими накладными карманами, выпуклые медно-желтые пуговицы, перчатки. Офицер выглядел так, будто только что сошел с картинки довоенного журнала, печатавшего фотографии бравых вояк.
Узнав, что Михаил — советский офицер, он обнял его и стал целовать прямо-таки с женской экспансивностью.
— Ах, мосье, мы, французы, как никто, знаем, чего стоят русские!
Усадив Скибу в машину, он засыпал его целым ворохом округлых, как колесики, слов. Слова катились мимо Михаила, непонятные, неизъяснимые: «ля-па-са-са, ля-па-са-сси». Нечего было и думать остановить поток этих слов хоть на миг, чтобы разобраться в их плетении, докопаться до их смысла.
Париж обнимал их отовсюду. Париж ластился, шептал призывно и горячо: «Ты в Париже, не забывай, что ты в Париже, помни, что ты в Париже!» Удивительный город, на целый этаж выше всех остальных виденных Михаилом городов; здесь буквально каждый дом непременно имел мансарду.
— Ах, мосье смотрит на мансарды? Наши мансарды — это инкубаторы гениев.
Кафе на узких и на широких улицах, вечные, как сам Париж, кафе; женщины без чулок, мужчины — без шляп. Робкие цветы весны — пучочки фиалок и тюльпаны — в руках у стройных, тоненьких девушек. Бедность и радость. Это был Париж весны сорок пятого года.
— Ах, мосье, низкий курс франка, низкий курс жизни, традиционно голодные жители Монмартра и Латинского квартала, нетопленные особняки Сен-Жермена, — вы понимаете, мосье?
Да... Если бы этот «мосье» мог разобраться в стремительном потоке этих округленных, умопомрачительно округленных слов!
— Вино по карточкам, — уже по-английски сказал француз.— Вы понимаете — вино по карточкам!!..
Этого Михаил действительно не понимал. Хлеб по карточкам— вполне естественно. Но вино? Разве это столь необходимый продукт?
— Ах, но ведь это одно и то же, поймите! Это все равно как если бы давали по карточкам воду.
— Теперь понял, — улыбнулся Михаил.