Европа-45. Европа-Запад
Шрифт:
В сорок втором году другой американец, очевидно тоже немецкого происхождения, профессор Эгон-Вертгаймер в книге «Победы недостаточно» требовал тотальной оккупации Германии, заселения Германии не немцами, превращения ее в американский протекторат.
Наконец, в сорок четвертом году появился план американского министра финансов Генри Моргентау, план слишком общеизвестный, чтобы о нем стоило сейчас говорить подробно. Вы знаете, что Моргентау хотел разделить Германию на три части: на интернациональную зону из Рурской области, из Рейнланда, Бремена, Киля и Кильского канала, на Южнонемецкое
Главное — уничтожить фашизм. Возродить Германию мирную. Дать возможность немецкому народу строить мирную жизнь. Маршал Сталин в одном из своих приказов сказал об этом довольно ясно: Гитлеры приходят и уходят, а немецкий народ, немецкое государство остаются. Слышите, господин Финк: немецкое государство остается! Мы за это. Уже не говоря о немецком народе, к которому мы относимся точно так же, как к любому другому народу, вопреки тому, что между нами была такая кровавая война.
Можете убедиться на собственном опыте. Вы были солдатом гитлеровской армии. Шли в рядах оккупантов по нашей земле. Добрались до самого Сталинграда — это довольно-таки далеко.
— Далеко,— согласился Финк.— О, если бы только кто-нибудь знал, как это далеко!
— Следовательно, вы относились к нашим врагам. Возможно, вы убили много наших людей. Возможно, именно ваша пуля угодила в меня в сорок первом. Но если вы были простым солдатом, если выполняли только приказ, если не были палачом, не мучили, не убивали беззащитных, не издевались над нашими людьми, не участвовали в массовых экзекуциях — одним словом, если вы были только солдатом, каких миллионы, а не военным преступником, которых тысячи, то мы не станем теперь требовать, чтобы вас выдали нам союзники, и не станем вас судить, как будем судить гестаповцев, начальников концлагерей, эсэсовцев, генералов, которые пренебрегли солдатской честью, гаулейтеров, которые забыли о том, что они когда-то были людьми.
— Куда как трудно провести нынче грань между добром и злом,— заметил Финк.
— Это вам только кажется. Грань эта проведена самой жизнью. Да кроме того, наши главные усилия направлены будут теперь не на месть, а на помощь. Мы знаем, как трудно немцам, и мы поможем им.
Гильда переводила взгляд с одного на другого, но, казалось, совсем не слышала их слов и даже не прислушивалась к их спору. Какая-то мысль мучила ее, не то сомнение, не то намерение, которое она не могла, боялась высказать, и красные ожоги волнения и колебания проступали на ее бледном лице.
— Послушайте, господин Скиба,— наконец решилась она, воспользовавшись паузой, возникшей в разговоре мужчин,— вы сказали: ребенок. Ребенок от Дорис.
— Ребенок супругов Корн,— подтвердил Скиба, с готовностью переходя к теме, интересующей его сейчас больше всего иного.— Мне даже кажется, что ребенок похож скорее на Гейнца, чем на Дорис.
— Бедный Гейнц,— выцеживая еще одну рюмку, вздохнул Арнульф.— Кто б мог думать, что мы его переживем. Он всегда отличался завидным здоровьем!
— Что же вы будете делать с ребенком Дорис? — спросила Гильда, разрумянившись еще больше
— В том-то и дело... Я буквально растерялся,— искренне признался Скиба.— Раньше мне все было ясно: добраться до Рейна, до родных мест Дорис и Гейнца, и привезти сюда их дитя. Но теперь...
Гильда в волнении поднялась со стула.
— Послушайте, господин Скиба,— сказала она,— только, пожалуйста, не обижайтесь, если я скажу что-нибудь не так... Вы могли бы... могли бы доверить малютку мне?
— Вам? — Михаил вовсе не казался удивленным. Просто это оказалось несколько неожиданно для него.— Вам?
— Да. Мне.
— Герр лейтенант,— кинулся к нему пьяный Финк,— не слушайте ее! Что ты болтаешь, Гильда! Посмотри на себя хорошенько! Кто ты? Тебе воспитывать ребенка? Тебе, Гильде Сак? Ха-ха-ха! Смейтесь вместе со мной, герр лейтенант! Ха-ха-ха!
Гильда подскочила к нему, глаза ее бешено сверкнули.
— Молчи, ублюдок! Ты!.. Я уничтожу тебя одним словом! Одним-единственным словом! Я растоптала бы тебя, как гадину! Заткни свою глотку, ничтожество! Разве такой, как ты, может понять женскую тоску, женское одиночество? Разве такие, как ты, вообще могут что-либо понять? Вы — Германия? Лжете! Германия — это мы! Я — несчастная, одинокая, полная отчаяния — это Германия! И ты молчи, когда я говорю. Молчи и не смей смеяться!
— Не обращайте на него внимания,— спокойно произнес Скиба.— Он просто маленько перепил. Вы должны знать одно: для меня достаточно, что вы хорошая подруга Дорис. Я больше ничего не скажу, но поверьте, что я могу уважать человека только за то, что он когда-то знал Дорис, говорил с нею...
— Ах, но ведь этот тоже когда-то знал Дорис, тоже говорил с нею. Спросите его, как он с нею говорил? Спросите, что она ответила ему?
— Она была такая же сумасшедшая, как и ты,— хриплым голосом сказал Финк.— Все вы какие-то бешеные. На вас, очевидно, повлияли бомбардировки...
— Если вы действительно хотите взять ребенка Дорис,— не обращая внимания на пьяное бормотание Финка, продолжал Скиба,— то я... Ну что ж... вы родственница... Вы ее любили, мне остается только поблагодарить вас. Хотя опять- таки...
— Ах, вы не волнуйтесь,— женщина схватила его за руки.— Уверяю вас, вы не можете себе даже представить, какое это будет для меня счастье... Никто, никто не сделал для меня больше...
— Я абсолютно беспомощен в таких делах,— развел руками Скиба.— Я вас совсем не знаю, вижу впервые в жизни, верю лишь вашим словам...
— Боже, мы назовем ее Дори в честь умершей матери. Я всю себя посвящу этой девочке. В ней я найду забвение... Все, что было, осталось позади, вы поможете мне забыть прошлое, никогда не приподнимать тяжелой дверцы забвения, которой мне хочется наглухо закрыть все, все... Вам этого не понять. Я хочу смотреть только вперед. И маленькая Дори поможет мне в этом...
— Теперь об этом мечтают все,— согласился Скиба.— Смотреть вперед. Оглядываться страшно. Если и приходится иногда оглянуться, то только для того, чтобы смелее, увереннее идти вперед.