ЕВРОПА И РАСОВАЯ СОЦИАЛЬНАЯ РЕВОЛЮЦИЯ
Шрифт:
Однако тогда же, в семидесятых годах, стала очевидна неэффективность экономической системы, которая не учитывала влияние на производство человеческого фактора, то есть способности воздействовать на рост производительности труда и качества изделий со стороны каждого участника производства. В советской плановой системе развивались только производительные силы при искусственном удержании производственных отношений на уровне середины ХХ века. Причиной такого удержания было гнетущее навязывание стране пролетарской антибуржуазной и нацеленной против национального общественного развития идеологической доктрины, которая порождала раздутые привилегии как становящейся оплотом власти номенклатуре, так и отсталым этническим и социальным группам, тем самым разрушая передовой общественный характер промышленного, несущего на себе остальную экономику, производства. В стране не учитывались уровни общей и исторической культуры каждого связанного с производством человека, шло иррациональное усреднение всего населения под надуманный стандарт некоего советского человека, который в кабинетных расчётах отрывался от природы и истории под требования идеологических догм коммунистического режима. Такое противоречие порождало идеологический кризис, кризис авторитета власти, который подавлялся растущим чиновничьим произволом.
Производственные отношения оказывались во многом полуфеодальными, забюрократизированными, не соответствующими передовым высокотехнологичным производительным силам. Они теряли общественный характер, отставали и отставали от требований современного мира. Увеличения отдачи производства по сравнению с затратами на него, повышения качества товарной продукции нельзя было больше добиваться без учёта необходимой этому социальной культуры и высокой социальной ответственности всех вовлечённых в промышленное и сельскохозяйственное производство.
Попытка подправить коммунистическую, социал-феодальную систему государственных отношений, заставить её учитывать человеческий фактор при сохранении жёстких догматов "интернационалистического" усреднения способностей разных этнических и социальных групп населения вынудила режим проводить политическую линию Перестройки. Перестройка высветила с особой ясностью остроту кризиса идеологии и общественного сознания государствообразующего этноса. Её главный лозунг: раскрепощение человеческого фактора, – был понят большинством живущих в городах русских, как повышение роли необщественного индивидуализма. Перестройка не только не повысила эффективность промышленного производства, не увеличила отдачи вложений в науку и новые предприятия, но наоборот, вызвала их падение. В условиях расширения границ свободы слова и политической демократизации, когда началось разрушение устаревшего идеологического каркаса, горожане стали распадаться на внесоциальные атомы и увлекаться люмпенскими воззрениями и потребительскими интересами, что влекло за собой распад культуры производственных отношений. Особенно тяжёлым оказалось духовное состояние у переживших полное раскрестьянивание русских, а именно на них держалось промышленное производство Советского Союза. У них не оказалось некоммунистического мировоззренческого сознания, выстраивающего все межличностные отношения.
Единственным выходом из экономической и политической катастрофы советской системы государственности стал более или менее управляемый обвал Перестройки в буржуазно-демократическую революцию в России и распад Советского Союза.
Подобным же образом произошёл обвал феодальной Франции в буржуазно-демократическую революцию 1789 года, когда в обстановке глубокого экономического кризиса и кризиса авторитета церкви государственным контролёром финансов короля Людовика ХVI, банкиром Неккером, была предпринята попытка посредством городской демократии наладить согласование интересов разных слоёв населения страны, для чего были созваны Генеральные Штаты. А прежде уже был похожий обвал в буржуазную революцию в Англии, когда в 1640 году король Карл I созвал народно-представительный парламент для одобрения увеличения им налогов в условиях кризиса авторитета королевской власти.
Распад Советского Союза привёл к приобретению Россией политической самостоятельности и к определённому возрождению исторического самосознания русских, главным образом за счёт пропаганды православного народного патриотизма. Это создавало предпосылки к возможности развивать взамен отсталого советского общественного сознания, нацеленного на размывание русского этноса в азиатских и кавказских отсталых народах и народностях с феодальным и родоплеменным мировосприятием, более развитое российское общественное сознание. Так удалось несколько замедлить темпы упадка производства в отраслях, где производственные цепочки не были связанны с другими республиками бывшего СССР. Но и в самой России уровни культурно-исторической развитости разных этносов и групп населения настолько различны, что без выделения русского самосознания, как самосознания политически и культурно субъектного, распад производства остановить не удавалось и не удаётся. Ибо уровень производственных отношений уже в самой России всё ещё остаётся не соответствующим даже тем производительным силам, какие страна имеет на настоящий момент.
Общегосударственный кризис как раз и показывает, что поднять производственные отношения до требований современного мирового промышленного производства невозможно без социальной революции, то есть без революционного изменения существа культурно-общественного сознания государствообразующего, основного участвующего в промышленном производстве этноса России. Именно поэтому предстоящая социальная революция неизбежно и объективно будет иметь вид революции Национальной. Главной её целью будет созидание государственной властью посредством военно-политической диктатуры необходимых политических условий началу становления русской нации, как нации с высочайшей культурой национально-корпоративного самосознания, необходимого для самой высокой в современном мире социологизации этики производительного труда. А для этого понадобиться провести русскую Культурную революцию, как этнократическую духовную революцию. Иначе Россию ждёт историческая гибель, то есть, обусловленный неотвратимым моральным разложением, вырождением русского этноса неуправляемый распад на региональные субъектно-политические образования, и вся территория России превратится в ряд бесправных колоний, за сырьё которых будут бороться другие промышленные державы.
Политическая организация, партия, которая способна возглавить подготовку и проведение Национальной революции, в таких обстоятельствах не может не быть авангардно-революционной и радикально националистической.
Без ясного понимания этих объективно самодовлеющих требований исторического момента, нельзя иметь сколь-нибудь серьёзное политическое будущее ни политической организации, ни профессиональным политикам, в том числе желающим быть политиками националистам.
17 февр.1997г.
СМЫСЛ И ЦЕЛИ ВОСТОЧНОСЛАВЯНСКОЙ ИНТЕГРАЦИИ
Когда мы, русские националисты, говорим о геополитически целесообразных границах, мы неизбежно должны затрагивать важнейшую тему стратегического целеполагания государственному развитию. Ибо то, какое стратегическое целеполагание государственному развитию на обозримую историческую перспективу будет заложено в программу русского национализма, самым непосредственным образом определит понимание национализмом геополитической целесообразности границ государства. Ключевым же обязательно окажется отношение к Украине и Белоруссии.
Главный вопрос стоит следующим образом. Отталкивается ли Россия от достижений прошлого, как от исторического основания, для продвижения к ещё большему геостратегическому могуществу в сравнении с достигнутым при советской государственной власти, или она превращается в одно из многих государств мира, зависимых от чужого геостратегического могущества? И ответ на этот вопрос непосредственно увязан с тем, какая политика выбирается по отношению к Белоруссии и Украине.
Либо русский национализм, как готовящееся к борьбе за власть политическое течение, отступает к позициям российско-великорусского народного патриотизма, и тем самым de facto, а затем и de jure им признаётся отказ не только от советской глобальной политики, но даже от унаследованной от Византии традиции державной политики в Евразии, происходит полный разрыв с этой традицией. Ибо без дающей доступ к границам всех стран Восточной Европы территории Украины и Белоруссии воплощать такую традицию невозможно. Именно к подобному патриотизму толкают нас сейчас многие круги на Западе и в самой России, в том числе среди тех, кто называют себя русскими националистами. Однако при осуществлении властью в России такого целеполагания она теряет средства сколько-нибудь серьёзного влияния на европейскую политику, то есть страна перестаёт быть даже субконтинентальной державой. (Это уже яснее ясного показывается открытым, почти презрительным пренебрежением лидеров Запада мнением всех тех официозных политических сил нынешней России, которые высказываются против решений США и НАТО о расширении подразделений этой военно-политической организации на Центральную и отчасти Восточную Европу.) И тогда, как следствие, византийская имперская традиция субконтинентального господства на стыке Европы и Азии в реальной международной политике возвращается в Константинополь, в Турцию, как было до Преобразований Петра Великого.
Либо русский национализм осознаёт себя этническим национализмом, то есть нацеленным на борьбу за экономическое и политическое объединение России, Украины и Белоруссии в единый государственный организм под лозунгом: "Одна страна, одно государство, одна нация!" И тогда у нового Русского национального государства появляется возможность осуществлять планирование наступательного наращивания политического влияния в Европе, тогда только оно вновь встанет на позиции наследования традиции византийской державности, без чего рассуждать о восстановлении державного положения России в Евразии, а тем более на мировом уровне не имеет никакого практического смысла.