Эй, вы, евреи, мацу купили?
Шрифт:
– Не признаешь мою победу, дядя!? Ну, суки! Грабля побагровел, пена пузырей изо рта как из огнетушителя.
Вызвали скорую. Санитары вогнали ему в задницу шприц и увезли в психушку.
Михаэль срочно заболел.
Генералы требовали его к барьеру.
Пришлось вмешаться самому богатому еврею Фонда, и генералы сдались.
Михаэль ввел раввина Фалькнера в синагогу.
Фалькнер предложил Зюне встретиться.
В шумном пив-баре они пили бочковое пиво и кошерно сосали соленые сухарики.
– Главные раввины заявляют: учиться на раввинов нужно только
– Хорошее пиво, – улыбка Фалькнера сквозь пивную кружку – московское сэлфи. – Я обалдел, когда услышал от одного раввина: «Судите да не судимы будете». У нас такого нет. Книга Левитов говорит: «Суди и будут тебя судить».
– Раввины – туристы. Их как бы нет. В какой другой стране раввин-турист может работать?
– Ох, Зюня, так можно схлопотать, что больно будет.
– О, угрожаешь.
– Нет, это ты угрожаешь, – засмеялся Фалькнер. – Зачем платить налоги, если можно не платить?
– Чтобы не было резких перемен.
– Я не люблю резких перемен, – сказал Флькнер. – И Конфуций, кстати, не любил, а проклятие «жить в эпоху перемен», ну, ему ошибочно приписывают. Но разве наша жизнь развивается в соответствии с нашими желаниями? Каждые пять – десять лет Всевышний перетасовывает карты в колоде и я начинаю сначала.
– Моя первая профессия – инженер гидротехник, – сказал Зюня. – Мурманск, Керчь, Севастополь, Клайпеда, Калининград, Находка. Но я всегда хотел жить чуть-чуть как дедушка мой Хайм-Мейер. Я вырос в Днепродзержинске.
– Я родился и вырос в Харькове.
– Так мы с тобой хохляцкие евреи.
– Я сионист и космополит одновременно. Я люблю мегаполисы с их культурным хаосом и маленькие улочки Израиля, вроде Нетивот. Везде чувствую себя дома, но везде я как бы с чемоданами и с книгами. Быть русским стыдно.
– А зарабатывать русские бабки?
– Я раввин-даян, профессор, бизнесмен. Это мой текст.
– Человек-текст?
– Да, человек-текст. В моем тексте многое стерто.
– Про тебя говорят: он очень умный.
– Я дурак, которого ничто не научит. Слушай, как вы образовались реформисты?
– Мы современный иудаизм.
– Какая разница?
– Какая разница между одним евреем и другим? Они – евреи. Первоначально это были сироты алии. Ну, у кого родители улетели в Израиль, пока эти парни служили в армии. Нас было человек двенадцать. Пополнялась другими евреями-москвичами, кому было за что помолиться за здоровье близких, отмаливали грехи, а кто хотел вернуть себе чувство собственного достоинства. Наконец, лучше знать Всевышнего и Его мораль. Читать пророков. Да, знакомиться, жениться и рожать детей. Слава Богу, есть такие. Жаль, мы уже на идише не говорим.
– В Одессе был язык одесский. – Фалькнер засмеялся, рыжая борода в пивной пене, похож на сказочного дядьку-черномора. – Я люблю одесские анекдоты:
«Это лошадь?»
«Это
«Я смотрю на ценник». На русском можно по-еврейски говорить.
Настала пятница. Народ после работы отдыхал. Где ортодоксы-прихожане? Смс, фэйсбучные хомячки – все бестолку.
Михаэль привез в синагогу матрацы, вино кошерное. Водка сама пришла. Что еще нужно для молитвы? Тушили мясо, варили плов.
Запахло прифронтовой кухней.
На Шавуот привокзальные прихожанки «уговорили» вино и ночью растащили мужиков по кустам. В конце концов, Фалькнер уснул голый на прихожанке у меноры.
Так бы морока продолжалась, кабы однажды мимо синагоги на роликах не пролетела Галя, сразила Фалькнера.
– Ролики куплю, перестану пить и научусь кататься, – сказал себе раввин.
У случая всегда есть чему поучиться. Был бы случай. На роликах он в ожидании Гали, отбил себе зад, лоб и затылок. А Галя где?
Когда она опять промчалась мимо синагоги, он без роликов вдруг побежал за ней. Лапсердак с цицит, как крылья черной птицы, пытались поднять его, вот-вот он полетит за ней. И за версту было видно, что он влюбился. Как же так? Раввин в движения влюбился. Кто в родинку, кто во взгляд, а он – в движения Гали. Ее девиз – больше драйва и стиля.
Он с красной розой стоял у колонны Большого театра, как часовой с ружьем – свидание с балериной Галей.
– Галя, солнце мое! Прикинь, я жениться собрался. Чо значит, на ком!? На тебе, дурында. Вот тока то платье красное, в котором ты в клубе тусила, в прошлый уикенд, я бы сразу выкинул. У тя теперь парень, ну я, и нечего вам придуркам глазеть.
– Мне пофигу, что на меня глазеют. Я за это день получаю.
Он купил квартиру и они женились. Он у нее научился пить и матерится.
Галя пьяная с бокалом в ожидании Фалькнера, он приехал с проводов субботы у хасидов.
– Я балерина… на подтанцовках… я ж с аппликацией в айфоне… мне будет стыдно, когда я проснусь и протрезвею… почему вы, старики, так эротически настроены…
Ах, бедный Фалькнер, он входил в нее и ахал.
Балерина не успевала кончить, как он бездыханно засыпал на ней. Он ее любил. Она ему подарила ревность. Балетоманом стал. Он привлекал внимание полицейских, когда ждал Галю после закрытия театра. Взьерошенный в хасидском лапсердаке и черной-черной шляпе с букетом красных роз, как взрыв снаряда…
Наконец, она ему признались на кухне, у посудомойки.
– Я люблю другого.
Он закричал – оконные стекла могли треснуть в квартире. Не треснули, но он был безутешен, и Галя вызвала скорую. Так Фалькнер встретился в Кащенко с Граблей. Гуляли в больничном парке после уколов, а когда звонили колокола соседнего монастыря, шли обедать.
И вдруг хасиды предложил Фалькнеру должность ректора Еврейского университета.
Гуд бай, психушка.
Между тем, Михаэль на работе погорел. Его поставили разруливать потоки денег, а он писал стихи на идише, во сне разгуливал голый по коридорам… И олигархи продали его, как сыновья Яакова продали Иосифа в рабство.