Эжени флиртовала… Женщины времен Июльской монархии
Шрифт:
– Но это – пустяки, – сказал адвокат, откашлявшись. – Пойдемте, я покажу вам мою самую прекрасную механическую игрушку, чьи движения доведены до совершенства.
Подведя гостей к маленькому будуару, он толкнул дверь:
– Смотрите же!
Наступила гнетущая тишина. Зрелище, открывшееся взорам пораженных гостей, было вовсе не тем, на которое рассчитывал адвокат. На канапе лежала пара, совершавшая «очень естественные движения». Но это были не механические игрушки, а госпожа Бодез и маклер, решившие доказать друг другу свое расположение.
Кончилось все тем, что мэтр Бодез крепко выругался, вернув тем самым любовников к реальности. И начался концерт, сопровождаемый дикими воплями, потоками слез, отчаянной беготней к разбросанным по всей комнате предметам одежды…
Вечер был испорчен…
Эта история достигла ушей короля, и он очень долго над ней смеялся. Потому что Луи-Филипп обожал разные альковные истории и каждое утро министр внутренних дел вручал ему составленную Тайной канцелярией сводку об интимной жизни Парижа.
Так он вскоре узнал все мельчайшие подробности любовной связи господина Тьера и госпожи Досн.
Так он узнал, в частности – и был очень доволен этим, – что господин Тьер любил расхаживать совершенно голым перед лежавшей в постели любовницей и в этом одеянии Адама импровизировал, произнося совершенно серьезные речи на важнейшие политические темы.
Это его поведение очень забавляло госпожу Досн, обожавшую контрасты.
Произнеся несколько речей в стиле Лафитта, барона Луи, господ Броглио, Дюпона де Лера, Моле и Казимира Перье, пылкий Адольф снова нырял в постель и с яростью набрасывался на довольную красотку Софи…
После чего, обессиленные и изможденные, они заводили разговор о будущем монархии…
– Она сделает его министром, – сказал однажды Луи-Филипп своему премьеру Гизо.
– Этого вульгарного коротышку? Никогда!
– Вот увидите… Народу нравятся фривольные паяцы…
И король расхохотался… От альковных историй короля на некоторое время отвлек разразившийся в Париже скандал.
Глава 2
Принц Конде становится жертвой эротических развлечений
Погоня за сладострастием доставляет порой много неприятностей…
Ранним утром 27 августа 1830 года в замке Сен-Ле, служившем летней резиденцией Его Высочества герцога Бурбона, последнего представителя этого рода, стояла тишина.
Хозяин замка еще не дал знать челяди о своем августейшем пробуждении. Его любовница баронесса де Фешер спала, а некий жандармский унтер-офицер, чьими услугами эта дама тайно пользовалась по ночам, уже отправился к себе в деревню, проведя в замке ночь, которая была «очень насыщенной», по мнению слуг, знавших всю подноготную жизни своих хозяев…
В восемь часов утра камердинер принца Лекомт постучал в дверь спальни хозяина замка. Не имея никаких честолюбивых устремлений, он просто хотел войти в комнату, а получилось так, что он вошел в историю…
Не услышав ответа, Лекомт подумал, что госпожа де Фешер сильно утомила Его Высочество, которому было уже семьдесят три года. И камердинер удалился.
В девять часов он снова был у двери и снова постучал. Результат был таким же, как и в первый раз. Это его заинтриговало, и он осторожно повернул ручку двери, но та не поддавалась, поскольку дверь была заперта изнутри.
На сей раз Лекомт встревожился, ибо герцог Бурбон не имел привычки запираться в своей спальне. Камердинер обернулся к подошедшему доктору Бонни, явившемуся как всегда, чтобы провести утренний осмотр старого принца.
– Что вы на это скажете?
Врач не стал скрывать своего беспокойства:
– Опасаюсь самого худшего, – сказал он. – Надо немедленно предупредить мадам де Фешер.
И мужчины поспешили на первый этаж, где находились покои баронессы. Она была еще в постели, поэтому камердинеру и врачу пришлось объяснять причины своего беспокойства через дверь.
– Я немедленно поднимусь к нему, – крикнула она в ответ. – Когда он услышит мой голос, то немедленно отзовется!
Она вышла из комнаты не совсем одетой. Поднимаясь по лестнице, она добавила:
– Если принц не ответит, нам придется взломать дверь. У него мог случиться приступ… Но ничего, кровопускание быстро поставит его на ноги!
Подойдя к двери любовника, она крикнула:
– Монсеньор!.. Откройте, монсеньор!.. Отоприте же!.. Это я, монсеньор!..
Поскольку никто не отвечал, она обратилась к Лекомту:
– Скорее позовите кого-нибудь! Надо взломать дверь! Пошлите за Манобу и скажите ему, чтобы захватил с собой необходимый инструмент, что-нибудь вроде тарана…
Через несколько секунд начальник стражи замка высадил тяжелым молотом одну из створок двери…
Баронесса и трое мужчин вошли в комнату. При свете свечи, догоравшей рядом с пустой кроватью, они увидели герцога, прислонившегося к внутренним ставням. Он был неподвижен и стоял в позе человека, который к чему-то прислушивается. Доктор Бонни бросился к нему и вскрикнул: герцог Бурбон, отец герцога Энгиенского, последний из рода Конде, висел на двух связанных носовых платках, прикрепленных к шпингалету…
Убийство или самоубийство?
Все говорило в пользу второй версии: и запертая изнутри дверь, и порядок в комнате, и отсутствие на теле принца каких бы то ни было следов насилия…
Однако доктор Бонни не верил в самоубийство по многим причинам. «Чтобы повеситься, – гласит поговорка, – надо надеть на шею петлю». А этого-то герцог сделать как раз и не мог, поскольку перелом ключицы не позволял ему поднять левую руку. Кроме того, со времен битвы при Бернштайне, то есть с 1795 года, когда он потерял три пальца, принц с трудом владел и правой рукой. Как же он смог сделать такой мудреный узел, которым были связаны платки?