Ежевика
Шрифт:
— Возможно, ты прав, но в данный момент этим глазам, еще не до конца пробудившимся от самого прекрасного сна, требуется помощь в их выразительности, — попробовала ему возразить и тут же получила в ответ еникеевскую ухмылку. А также… поцелуй. Тот самый: вкусный, сладкий, нежный.
— Смотри, кажется, готово, — не хотя оторвалась от него, когда Женя привлек мое внимание к рисунку. — А, нет, не готово.
Еникеев поставил под рисунком дату и свою подпись. Рядышком он написал название жирным печатным шрифтом: «ЕЖеВика».
— Теперь готово.
— Здесь ошибка, —
— Нет. Все верно.
Я отрицательно замотала головой.
— Еже — это «Ежевская», а Вика — это «Вика». При чем здесь «ЕЖе»?
Женька озадаченно почесал затылок, глядя на название, и ответил совсем не то, что я ожидала услышать:
— Вообще-то, Е — это Еникеевы, Же — Женя и Вика — Вика.
— Постой. Ты хочешь сказать: Еникеевы Женя и Вика? — переспросила я, не веря ни своим глазам, ни своим ушам.
— Да, Ежевика, именно так.
Глава 19. Предложение
— Ты, Женечка, не стесняйся. Бери, кушай все, что видишь.
— Да не волнуйтесь вы так, Маргарита Васильевна. Я не голоден.
— Кто не голоден? — тут уж я вмешалась. — Давай, ешь.
Женька вообще сегодня ничего не ел, пусть бы не придуривался. Пашка все смел и добавки не постеснялся попросить. Не завидовала я Каримовой в этом плане, не прокормить будет парня, но любовь такова: голубки просто порхали, находясь друг с другом. Взаимное чувство распространилось и на нас. Женя всякий раз прикасался ко мне, терся носом и губами о моё оголенное плечо, дарил короткие поцелуи в щеку. А один раз даже умудрился утащить в уголок сарая, чтобы повторить французский танец слияния наших губ. Голова шла кругом да и только.
— Какой яркий у меня сарай, — нахваливала Васильевна Женькину работу.
Ну… Какая краска была в наличии, такой и плесканули с горяча. Я немножко помогла, старалась меньше отвлекать его своим присутствием.
— Да ничего особенного не сделали, всего лишь обновили цвет, — пожал плечами виновник вкусного обеда, активно звеня ложкой по тарелке ароматного борща.
Мы наворачивали обед за обе щеки. Было очень-очень вкусно. После нам оставалось покрасить здание ещё немного, и потом мы были свободными на целый вечер. С Женей. Наедине. Я уже позабыла, для чего мы все тут собрались, в этой небольшой богом забытой деревне. Да и неважно. Важен был только тот, кто находился со мной рядом.
— Вот здесь ещё проведи синей краской, Ежевика, — скомандовал Еникеев, когда продолжили облагораживать сарай.
— Есть, товарищ художник, — доложила я и легонько мазнула кисточкой кончик его носа.
— Ежевика, — позвал через минуту Женя, когда пристально наблюдал за взмахом моей кисти.
— Да?
Приложив ладони к моему лицу, он развернул к себе и прильнул ко рту губами. Долго так. С минуту точно целовались. А затем, я ощутила на коже своих скул что-то липкое и стягивающее.
— Еникеев, ты что...?
Все его пальцы были в краске, цвет которой наносился на сарай.
— Тебе к лицу, — подметил весельчак и
— Синюшность? Спасибо.
Неужели он думал, что я просто так оставлю этот жест?
— Нет. Это как будто ты вся в творческом процессе. Во всем нужно искать позитив и вдохновение, Ежевика. Неважно, испачканы твои щеки краской или нет. Твой образ постоянно вдохновляет меня.
— Образ измазанной девицы?
— Ну почему же? — Женька хохотнул. — Ты представляешь собой отличное художественное отражение загадочной девушки. Тебя всегда хочется рисовать.
— Меня, но не на мне.
— Хочешь испачкать в ответ?
— А я и в правду испачкаю тебя, Еникеев, — грозно предупредила его. — И уж тогда посмотрим: вдохновляешь ли ты меня?
— Вообще не страшно, — парень посмел насмехаться, а затем приблизиться. — Ты моя, Ежевика, а я твой. Поэтому делай, что хочешь. Я буду только рад твоему вниманию.
Я прикусила губу, чтобы сдержать довольную улыбочку.
Ох, Женя, как же с тобой было легко и одновременно сложно.
На протяжении часа мы дурачились и красили забор когда-то блеклой хижинки Маргариты Васильевны, после чего меня ждал сюрприз. Женщина подарила свою соломенную шляпку в знак благодарности за помощь, когда вечером мы стояли у калитки ее дома и прощались.
— Жаль, что тебя, Евгений, ничем стоящим не отблагодарю, — сказала она с сожалением.
— Не нужно, Маргарита Васильевна. Мы ведь это уже обсуждали, — ответил ей Еникеев.
— Я вот, что тебе скажу. Вика твоя очень хорошая девочка. Пусть и немного переменчивая, требовательная, но нам, женщинам, это дозволено.
Тут я одобрительно улыбнулась, пока Еникеев с серьезным выражением лица принимал советы хозяйки дома.
— Береги её. Береги себя. Берегите друг друга. И дай вам Господь счастья.
— Спасибо вам за все, — мы обнялись, — но вы чем-то опечалены?
— Опечалена, детка, моя, опечалена.
— Поделитесь?
Она промолчала с минуту и, вздохнув, ответила:
— Вы скоро уедите, и заберете с собой молодость, а вместе с ней и нотки жизни, так необходимой деревне. Не представляете, как мне хорошо, когда вы рядом. Мы ведь друг друга ещё мало знаем, но такое чувство, будто вы прожили со мной целую жизнь. Ваша пара вернула меня в воспоминания о том, как дед ухаживал за мной, дарил букеты из полевых цветов, а я в жёлтом сарафане и этой шляпке, — указала на мою голову, — ожидала его на берегу реки. И день нашего свидания был таким же солнечным, таким радостным и правильным, что я была уверена, Гриша — моя судьба.
— Вы еще долго встречались?
Она повествовала о своей жизни и влюбленности так правдиво, что картинка отчетливо возникала перед глазами, делая ее историю интересной.
— Через полгода встреч. Он приезжал, а иногда приходил ко мне пешком из другой деревни. Любил как ты, Женя, плавать по рекам и озерам, рисовать портреты своих друзей, обожал рыбачить и варить из улова уху. Всегда был ласковым со мной и моей мамой. Предоставлял свою неоценимую помощь. И чёлка у него, как твоя — вечно спадала на глаза, кучерявилась.