Ф. М. Достоевский в воспоминаниях современников том 2
Шрифт:
понимаем и что корректура будет исправлена тщательно. Он наконец успокоился
и уехал. Точным исполнением обещания на этот раз я внушил Федору
Михайловичу доверие к себе и на последующее время..
Позднее, когда я припомнил Федору Михайловичу рассказанный случай,
он признался мне, что и в других типографиях, на первых порах, не понимали его
знака новой строки, из-за чего корректура первого набора всегда почти бывала
огромная.
Со вступлением в редакторство "Гражданина"
ожидал для себя, как метранпажа этого журнала, усложнений в производстве
дела, увеличивавшихся еще тем обстоятельством, что новый редактор жил далеко
от типографии {Типография А. И. Траншеля, где печатался тогда "Гражданин", находилась на углу Невского проспекта и Владимирской улицы, в помещении,
занимаемом ныне рестораном Палкина. (Прим. М. А. Александрова.)} (Федор
Михайлович жил тогда в Измайловском полку), а я предвидел, что разве лишь
немногие статьи обойдутся одною редакторскою корректурою, посылаемою для
подписи, большинство же из них, прежде чем быть подписанными,
пропутешествуют не один раз из типографии к редактору и обратно, да иной раз
завернут и к издателю, так как большинство-то статей "Гражданина"
принадлежало перу его издателя. Ожидания эти оправдались потом, но в первое
время дело шло очень гладко: на корректуру редактору набранные статьи по-
прежнему посылались в сверстанном уже виде, просматривал он эту корректуру
скоро, марал в ней очень мало и подписывал ее к печати в тот же раз, то есть
довольствовался одною корректурою, чего впоследствии редко бывало
достаточно... Затем дело скоро начало усложняться: Федор Михайлович немногое
подписывал с одной корректуры; чаще и чаще он стал бывать в типографии: то
для того, чтобы сказать мне, что и что прислать ему на предварительную
корректуру в гранках, то для того, чтобы, за неимением времени для пересылок, прочесть корректуру там же. Недели через две Федор Михайлович переехал
поближе, на угол Лиговки и Гусева переулка, в дом N 21-8, после чего экскурсии
его в типографию участились; кроме того, и я стал довольно часто бывать у него
для улаживания различных затруднений, возникавших при составлении номеров
журнала.
II
Первое впечатление, произведенное на меня Федором Михайловичем,
было похоже на те впечатления, какие он первоначально производил на
150
большинство людей, имевших с ним дело впервые, и при каких оставались те из
этих людей, которым не пришлось сойтись с Федором Михайловичем покороче...
С первого взгляда он мне показался суровым и совсем не интеллигентным
человеком всем хорошо знакомого типа, а скорее человеком простым и
грубоватым; но так как я знал, что вижу перед собой интеллигента, и притом
интеллигента высокой степени, то меня прежде всего поразила чисто народная
русская типичность его наружности, причем маленькие руки его, хотя,
разумеется, и чистые и мягкие, но с уродливыми ногтями на некоторых пальцах, представлявшими собою следы грубого, тяжелого труда, еще более усиливали
последнее впечатление, а голос и манера говорить довершали его... При всем
этом, одетый в легкую выхухолевую шубку, худощавый, с впавшими глазами, с
длинной и редкою русо-рыжеватою бородою и такими же волосами на голове -
Федор Михайлович напоминал своею фигурою умного, деятельного
промышленника-купца, но такого, однако ж, купца, который походил на думного
боярина времен допетровской Руси, как их пишут наши художники на
исторических картинах; это последнее сходство в наружности Федора
Михайловича тотчас же смягчило во мне впечатление о грубоватости.
Впоследствии, из долгих сношений с Федором Михайловичем, я составил себе
определенное понятие об обращении его: оно было твердое и потому казалось
грубоватым; нередко оно бывало нетерпеливым и потому как бы брезгливым, что
случалось под влиянием нервного расстройства-последствия пережитых тяжких
испытаний, напряженного умственного труда по ночам и страшной болезни его -
эпилепсия.
Между прочим, под влиянием первых впечатлений, я находил, что Федор
Михайлович был человек мнительный, недоверчивый. Так, например, я заметил, что он, говоря со мною, пытливо смотрел мне прямо в глаза или вообще в
физиономию и, нисколько не стесняясь встречных взглядов, не спешил отрывать
своего взгляда или переводить его на что-либо другое; становилось неловко под
влиянием этого спокойно-пытливого взгляда. Впоследствии, когда Федор
Михайлович узнал меня короче, он уже не употреблял этого приема в разговоре
со мною, и хотя по-прежнему смотрел прямо в лицо, но это уже был взгляд
просто спокойный, а отнюдь не испытующий.
Из только что приведенного личного опыта и из последующих
неоднократных наблюдений над этою характерною чертою Федора Михайловича
я составил себе следующее заключение. Он был недоверчив к людям, мало
известным ему вообще... Где-то, в своих сочинениях, он сам признается, что
очень неохотно заводит сношения с незнакомыми ему людьми, предвидя
неизбежные в будущем, может быть, очень даже близком будущем, столкновения