Ф. М. Достоевский в воспоминаниях современников том 2
Шрифт:
статьи в иллюстрированные журналы {8}, а решился наперед показать свое новое
произведение Федору Михайловичу.
– не найдет ли он возможным напечатать его
в "Гражданине"...
Но прежде чем решиться на это, я несколько поколебался: как-то он
посмотрит на мою притязательность на литераторство; после оказалось, что
опасения мои были напрасны: узнать меня с новой, хорошей, именно с
литераторской, стороны для Федора Михайловича было неожиданностью,
приятно
Понес я к Федору Михайловичу свою статью не нарочно, а захватил ее,
отправляясь к нему на обычный визит по делам журнала. Во время разговора
Федор Михайлович несколько раз взглядывал на свернутую в трубочку и
завернутую в газетную бумагу рукопись мою, о которой я все еще ничего не
говорил ему; наконец, кончив об общем деле, я сказал о своем и подал ему
рукопись. Федор Михайлович взял ее и при этом видимо преобразился: серьезное, даже несколько угрюмое лицо его просияло тихим удовольствием, которое тотчас
же и выразилось его доброю улыбкою. Держа рукопись в своих руках и еще не
развертывая ее, он проговорил:
– Это вы, Михаил Александрович, написали?.. Вы сами?
– Да, Федор Михайлович, я сам написал.
– Прочту, прочту!.. Это должно быть интересно... С удовольствием
прочту... Сегодня же и прочту.
Я чувствовал некоторую неловкость, а потому тотчас же попрощался с
Федором Михайловичем и ушел от него.
В следующий визит к Федору Михайловичу, по нашим общим делам, я,
между прочим, спросил его и о своей статье.
– Я ее прочел, - ответил мне Федор Михайлович, - в тот же вечер и прочел, как вы мне ее принесли...
Я молчал и вопросительно смотрел ему в лицо, ожидая, не скажет ли он
своего мнения о ней. Федор Михайлович, должно быть, понял мое
вопросительное молчание, потому что вслед за тем он прибавил:
– Ее можно в "Гражданине" напечатать, если хотите.
– Годится, значит?
– Да. Она написана очень литературно, так что и поправлять нечего...
Можно так целиком и напечатать.
Довольный таким приговором редактора, я возымел смелость узнать
мнение Федора Михайловича о моей статье с критической точки зрения.
Серьезное, во все время этого разговора, лицо его при этом приняло хорошо уже
знакомое мне добродушное выражение.
– Очень простодушна, - сказал он и улыбнулся.
– Как это простодушна, Федор Михайлович?
– Да так; вышел простодушный рассказ... По-моему, когда уж знаешь, о
чем писать, так можно и побольше сказать.
– Гм! Это как же... смелее, что ли, надобно?
157
– Да разумеется, чего ж стесняться-то?
Затем Федор Михайлович осведомился у меня, показывал ли я свою
статью (издателю) N, и, узнав, что не показывал, возвратил мне ее, сказав, чтоб я
передал ее N, "так как все рукописи для журнала исходят от него", и сказать ему, что он уже прочел ее. Я медлил отдавать статью N, пока наконец тот сам не
спросил у меня ее, что означало, что Федор Михайлович сказал ему о ней
{Статья, о которой здесь шла речь, напечатана в N 19, 20, 21 и 22 журнала
"Гражданин" за 1874 год, под заглавием "Из воспоминаний простого человека.
Мой учитель", с посвящением учителям народных школ. (Прим. М. А.
Александрова.)}.
После только что описанного эпизода, радикально укрепившего за мною
благорасположение Федора Михайловича, он неоднократно напоминал мне, что я
"сам литератор". Во всех случаях, когда ему вследствие его обычной
заботливости приходилось обращаться ко мне с просьбою об исполнении какого-
нибудь экстраординарного поручения - чаще всего о наблюдении за
тщательностью исправления более или менее значительных авторских или
редакторских корректур независимо от проверки этих исправлений корректорами,
– он в заключение говаривал:
– Вы сами литератор, поэтому лучше кого другого можете судить, как
важно для статьи выправить все именно так, как показано в корректуре; вы лучше
корректора можете понять, как именно требуется исправить.
Иногда же подобное обращение он употреблял в конце своего увещания, в
виде прибавки для вящей убедительности:
– Ведь вы же сами литератор, Михаил Александрович, поэтому вам
должны быть близки интересы автора.
Однажды я возразил Федору Михайловичу:
– Вы шутите, Федор Михайлович! Какой я литератор, если написал две-
три статьи, да больше и не пишу.
– Но вы можете писать... Вы литератор... Я вам говорю это!..
– Ваше признание мне очень лестно, Федор Михайлович, им гордиться бы
можно, да только...
– Что только?.. Отчего вы не пишете? Пишите, вы можете писать.
Не раз и впоследствии осведомлялся у меня Федор Михайлович, не пишу
ли я чего, не написал ли что-нибудь; ответ мой, за весьма редкими исключениями, бывал отрицательный.
– Не до писанья, Федор Михайлович, - отвечал я однажды.
– Жизнь
осложнилась; есть насущные житейские нужды, так что в заботе да в работе все
время идет.
На это Федор Михайлович сказал приблизительно следующее:
– Забота - да, конечно, обстоятельство неблагоприятное для писанья, но