Ф. М. Достоевский в воспоминаниях современников том 2
Шрифт:
общественной жизни, которые живо затрагивали мыслителя-психолога, о которых
хотелось сказать ему свое слово; во-вторых, работа требовалась для жизни, для
содержания семьи, для окончательного устройства запутанных дел, которые
наконец мало-помалу начинали распутываться. Необходимо было решиться на
какую-нибудь работу. О новом редакторстве нечего было и думать - оно надоело
и в его успех, в его пользу уже не верилось.
142
Снова стала
"Гражданине", но затем позабытая". Достоевский подумывал об ежемесячном
издании своего "Дневника писателя".
Осенью 1875 года, опять переселясь в Петербург из Старой Руссы, он мне
говорил об этом, но только еще как о предположении. Он не решался, боялся
неудачи. "Подросток" не произвел сильного впечатления. Будет ли достаточно
подписчиков у "Дневника писателя", не придется ли пережить новую неудачу, новое оскорбительное разочарование - их уже и так было немало!..
В декабре у него заболели дети скарлатиной, и во все продолжение
шестинедельного карантина я не мог с ним видеться, опасаясь за своего ребенка.
Но мы переписывались в это время. В конце декабря он объявил в газетах о
подписке на "Дневник писателя". Решился - но опасения все же его не покидали.
"Что выйдет - не знаю, - писал он мне, - все зависеть будет от 1-го N, который
выдам в конце января" {23}.
Я пророчил ему успех, рассчитывая, что необычная, оригинальная форма
издания на первых порах заинтересует публику, а затем заинтересует уже сам
автор. Но не такого мнения были литературные и журнальные кружки. На вечере
у Якова Петровича Полонского, у которого обыкновенно можно было встретить
представителей всевозможных редакций, людей самых различных взглядов, я
выслушал с разных сторон заранее подписанный приговор "Дневнику писателя".
Решали так, что издание непременно лопнет, что оно никого не заинтересует.
Говорили:
– Он, наверное, начнет опять о Белинском, о своих воспоминаниях. Кому
это теперь нужно, кому интересно?! {24}
– Ну, а если он начнет о вчерашнем и сегодняшнем дне?
– спрашивал я.
– В таком случае еще того хуже... что он может сказать?! он будет
бредить!..
Но и после этого всеобщего приговора я не переставал рассчитывать на
успех. С его жаром, с его искренностью, обращаясь прямо к обществу, в форме
простой беседы - разве мог он не заинтересовать? Ведь он сам - интереснейшее
лицо среди самых интересных лиц его лучших романов - и, конечно, он будет
весь, целиком в этом "Дневнике писателя"! Любопытно только,
Январь 1876 года уже наступил, а карантин в его доме все еще
продолжался; я не мог его видеть {25}.
В назначенный день первый номер вышел и сразу произвел сильное
впечатление, раскупался нарасхват. Даже газеты позабыли о "сумасшедшем",
"маньяке", "изменнике" и заговорили в благоприятном тоне - ничего другого им
не оставалось {26}. Подписка превзошла все ожидания. Успех наконец начал
улыбаться измученному труженику.
Я не стану останавливаться на постепенном усилении того влияния,
которое горячая, искренняя речь Достоевского получала над умами его читателей
и по преимуществу над умами молодого поколения. Но и среди успеха бывали
тяжелые минуты. Смелые, вдохновенные мысли, пророческий тон Достоевского
его противники старались-таки осмеивать.
143
Время было горячее, тревожное; "восточный вопрос" снова стоял на
очереди, сербская война, Черняев, добровольцы... чувствовалась неизбежность, необходимость великой борьбы... Достоевский говорил смело, оригинально, по-
своему; выставлял неожиданные вопросы и неожиданно освещал их, вдохновенно
пророчествовал {27}. Заветные мысли и чувства истинно русского и искреннего
человека были многим не по душе, а этот человек вдобавок имел уже большое
влияние - и снова поднялись насмешки.
"Парадоксы!" - кричали газеты - и опять эти крики раздражительно
действовали на Достоевского {28}.
VIII
По зимам 1876-1877 и 1877-1878 годов мы продолжали довольно часто
видаться. И хотя мы жили на двух противоположных концах города, Достоевский
иногда проводил у меня вечера.
Отмечу здесь одно обстоятельство, конечно, случайное, в котором нет
ничего веселого, но которое между тем подавало повод к довольно комичным
сценам. Он приезжал ко мне почти всегда после своих мучительных припадков
падучей болезни, так что некоторые наши общие знакомые, узнавая, что у него
был припадок, так и говорили, что его нужно искать у меня.
Бедный Федор Михайлович имел достаточно времени привыкнуть к своим
припадкам, привыкали к ним и их последствиям и его старые знакомые, которым
все это уже не казалось страшным и считалось обыкновенным явлением. Но он
бывал иногда совершенно невозможен после припадка; его нервы оказывались до
того потрясенными, что он делался совсем невменяемым в своей