Ф. М. Достоевский в воспоминаниях современников том 2

Коллектив авторов

супруге, но никогда не присылал их в типографию со своею прислугою. Мне

удалось, однако ж, уговорить Федора Михайловича сдавать иногда рукопись

(оригинал, по-типографски) рассыльному типографии, когда тот приходил за нею

к нему с моею запискою или по предварительному каждый раз уговору о том

между мною и Федором Михайловичем; но это бывало очень редко, только в

экстренных случаях или по утрам, когда оригинал писался ночью.

170

Вообще Федор Михайлович

если не самолично передавал мне оригинал,

то всегда снабжал его запискою ко мне.

После сказанного понятно будет и то, что летом, когда Федор Михайлович

отсутствовал из Петербурга, - а это бывало каждое лето, - присылка оригинала в

типографию озабочивала его чрезвычайно. К тому, в этих случаях он бывал

лишен возможности столь необходимых ему личных переговоров с метранпажем, то есть со мною. Приготовив оригинал, Федор Михайлович рассчитывал по

особому, употреблявшемуся им, способу - по количеству не букв, как

рассчитывают обыкновенно оригинал в типографии, а слов - сколько из

отсылаемого оригинала выйдет печатных строк и затем страниц; но так как, судя

по-прежнему, расчеты эти никогда не бывали точны, а только приблизительны, то

он оставался в сомнении до получения корректур. Приготовив таким образом

оригинал к отсылке, Федор Михайлович писал ко мне письмо, в котором

обстоятельно излагал свои соображения относительно посылаемого оригинала и

некоторые инструкции мне. Затем то и другое посылалось страховою

корреспонденциею в Петербург, в типографию, на мое имя. Так делалось раза три

или четыре в течение одного выпуска "Дневника писателя".

XV {21}

<...> Дня за три до выхода выпуска "Дневника" в свет он приезжал в

Петербург и поселялся на эти дни одиноко в своей городской квартире,

довольствуясь малыми услугами жены дворника, так как прислуги при квартире

не оставлялось. Само собою разумеется, как все это страшно беспокоило Федора

Михайловича, а его болезненность, в особенности его падучая болезнь, неизбежно

должна была внушать его близким очень серьезные опасения за его жизнь в таком

одиночестве.

Но, выпустив номер своего "Дневника", Федор Михайлович несколько

дней отдыхал душою и телом, ободрялся, наслаждаясь успехом его, который <...> был так значителен, что действительно мог ободрять дух своего автора, заставляя

его на время забывать мучительную для него трудность литературной работы к

сроку. Затем он принимался за составление и писание нового номера... Так дело

шло месяц за месяцем, с осени до лета, когда Старая Русса или Эмс должны были, при непрерывающейся почти работе

писателя, восстановлять его расшатанное

здоровье, с тем чтоб оно потом расстроилось опять за месяцы осени, зимы и

весны, вследствие той же непрерывности труда, как у большинства тружеников, из-за насущных нужд своей семьи.

XVI

Со времени возобновления отношений Федора Михайловича ко мне по

случаю возникновения "Дневника писателя" отношения эти все время оставались

неизмен" но хорошими, полными взаимного уважения и доверия, и все еще

171

продолжали улучшаться... Когда я бывал у него не в критические дни рождения

номеров или выпусков "Дневника писателя", а в более свободное время, к нашим

разговорам присоединялась Анна Григорьевна, и вот при ее-то участии они уже

оба стали интересоваться моими личными делами и моим семейным положением: расспрашивали меня о семействе моем вообще и о детях в особенности. Когда они

узнали, что моей старшей дочери уже восемь лет и что она уже учится в

Рождественской прогимназии (теперешней гимназии того же имени), то стали

просить меня, чтобы я познакомил мою Маню с Лилечкою, - их тоже старшею

дочкою, на год с небольшим, моложе моей; я, разумеется, с удовольствием

изъявил свою готовность исполнить их желание и в ближайшее воскресенье свел

свою дочку с нянею к ним. Федор Михайлович сам занялся сближением детей, и

они очень скоро, под его руководством, подружились. После этого разговор о

детях не раз возобновлялся. В разговорах этих мы касались воспитания и

образования детей, причем Федор Михайлович высказал свой взгляд на то и

другое.
– Он говорил, что лучшее воспитание есть воспитание домашнее, а

гимназическое образование он считал самым нормальным для девицы и своей

дочери намерен был дать образование именно в женской гимназии. Иногда

говорили о детских нравах, причем однажды Федор Михайлович рассказал, как он

иногда забавляет свою маленькую дочь чтением библейских рассказов и русских

былин и как она хорошо понимает их; читал он детям иногда отрывки из своих

произведений и при этом замечал подтверждение своих догадок, что в его

сочинениях есть такие места, доступные даже детскому пониманию... Это

обстоятельство надоумило его заняться когда-нибудь, на досуге, выборкою таких

отрывков и издать их отдельною книжкою; но мысль эту он не успел привести в

исполнение; особым изданием эти выдержки явились после его смерти, под

редакциею Ореста Федоровича Миллера, и потом, другое издание, под редакциею