Фабий Байл. Живодер
Шрифт:
— Не разыгрывай передо мной оскорбленную невинность, Фабий. Мы никогда не были друзьями. И ты мне никогда не нравился. — Квин обвиняюще выставил палец. — Мне прекрасно известно, что ты сделал, чтобы спасти нас. Как знаю и то, что цена этого решения перевесила пользу.
Фабий помешкал с ответом.
— Это спорный вопрос. Все, что я сделал, я делал по необходимости.
— Просветитель все мне раскрыл, Фабий. Он показал мне, как ты убивал наших братьев и перемалывал их кости на удобрения. Ты вырастил легион заново на порченой земле. Предательство было
— И ни слова благодарности. Я взвалил на себя это бремя охотно и с радостью…
— Ты взвалил его на себя, чтобы спастись. — Квин поднял топор. — Тебя в первую очередь всегда заботила собственная шкура, Фабий. У тебя никогда не было ни братьев, ни друзей. Даже Фулгрим был для тебя всего лишь коллекцией образцов.
— Это он так сказал?
Теперь настала очередь Квина запнуться.
— Нет. Нет, он любит тебя. Даже теперь.
— Значит, ради этой любви я должен его увидеть. — Фабий помолчал. — Мне нужна его помощь. Мне нужна твоя помощь. Иначе все, ради чего я трудился, будет напрасно.
Квин некоторое время молчал.
— А зачем ты пришел ко мне?
— Ты единственный, кто знает, где спит Фулгрим.
— Спит? Это такие слухи ходят?
Фабий смолк, обдумывая смысл сказанного.
— Хочешь сказать, что он не спит?
Квин удивленно покачал головой:
— Он же не король из какой-то старой европской сказки. Он не ждет, пока мы докажем, что достойны. Мы ему просто наскучили.
— Ты разговаривал с ним.
— Однажды. Он… сильно изменился.
— Я это помню. В Граде Песнопений. Он…
— Нет, — перебил его Квин. — Хуже, чем тогда. Чем меньше времени он проводил среди нас, тем меньше от него оставалось. Вместо этого он превращался в нечто другое. В нечто… — Он нахмурился. — Я не знаю, как это объяснить.
— Он един с Темным Князем, — тихо сказала Савона. — Его мысли — это мысли Слаанеш. Его поступки — поступки Слаанеш. Он — клочок бога в человечьем обличье.
Квин кивнул.
— Да. Не самое плохое объяснение.
— Что он сказал? — против собственной воли спросил Фабий.
— Для тебя ничего интересного.
Фабий насупился:
— Ты сможешь найти это место снова?
Квин кивнул:
— Смогу. Легко. Но зачем?
— Я же сказал: мне нужна твоя помощь.
— Это не ответ на мой вопрос, Фабий.
— Ради братства, которое мы когда-то разделяли. Мы оба были легионерами.
Квин снова рассмеялся:
— Ты никогда не был солдатом, Фабий.
— Я никогда и не желал им быть. — Фабий уставился на свои руки, облаченные в пурпурный керамит. — Это не та судьба, которую я желал бы, оставайся у меня выбор. — Он взглянул на Квина. — Но, подозреваю, ты никогда не хотел стать кем-то другим, Нарвон.
Квин пожал плечами:
— В моей семье воспитывали солдат. Мы — солдаты. Вернее, были солдатами.
— Что с ними случилось? Потом, я имею в виду. После того, как мы бежали.
— Они умерли.
Фабий улыбнулся:
— Да, наверное. Мне рассказывали, что после падения Хоруса было немало чисток. Те, кто поддержал его, заплатили кровью. Победа редко бывает чистой или красивой. Ну, мы-то знаем по собственному опыту.
— Да. Ты помнишь Абдля Комендия?
— Смутно.
— Он был одним из твоих учеников. Один из первых новых апотекариев, которых ты обучил после того, как вернулся Фулгрим. Кемосиец.
— И что с ним?
— Я убил его. Во дворце регента, на Исстване III.
Фабий кивнул:
— A-а. Один из немногих, кому не повезло.
— Или повезло, как посмотреть. — Квин подбросил дров в огонь. — Я думаю, что они были последними из нас, кто четко знал свое место в Галактике. После дворца — после всех Исстванов и предательств — мы сбились с пути.
— О, мы сбились задолго до того, Нарвон. Сбились еще до того, как наткнулись на храм на Лаэре и Фулгрим решил сохранить свой проклятый сувенир.
Нарвон уставился на огонь:
— Я убил больше двух десятков наших братьев по приказу Фулгрима. Я убивал их с радостью в сердце, потому что наконец-то он заметил меня. Мое честолюбие не знало границ. И в итоге убило меня.
— Честолюбие всегда было нашей болезнью. Быть лучше, сильнее, быть элитой из элит.
Квин подобрал топор:
— Я сам починил этот топор — после того, как ты починил меня. Иногда я думаю: а тот ли самый это топор, что подарил мне Фулгрим? Иногда думаю: а тот ли самый я человек?
— Не тот же. — Фабий покачал головой. — Ты стал больше думать. Больше размышлять. Нарвон Квин, который был на Визасе, был жестоким тактиком, не отличавшимся ни терпением, ни мудростью. Тупым орудием. Тот, кого я собрал по кусочкам после того, как Габриэль Сантар разделал его на Исстване V, стал кем-то совершенно другим. — Он улыбнулся. — Ты возродился снова, как феникс. Мы — легион возрожденных, всегда обретающих новых себя.
— Красивые слова, Фабий. — Квин отложил топор в сторону. — Под красивыми словами прячется гадкая правда. Мы обретаем себя заново, потому что у нас нет цели. Поэтому мы ищем смысл в изменении. В огне и возрождении. В бесконечном очищении. Но в изменении ради самого изменения нет смысла. — Он поднялся на ноги. — Я не отведу тебя. Даже ради братства. Мы втоптали его в пыль давным-давно. — Он помолчал, словно вспоминая что-то. — Кто из вас хочет разделить со мной трапезу?
— Еду? — уточнила Савона, глянув на Фабия.
— Вроде того. — Квин снял с полки несколько деревянных чарок и вытащил нож из мехов. Затем сделал разрез на руке и дал крови наполнить каждую чарку по очереди. — Оказывается, мне мало что нужно для пропитания.
Фабий так легко не сдавался:
— Я должен поговорить с ним.
— Тогда ищи его сам. Я же нашел. А ты, как тебе никогда не надоедало напоминать мне, был из нас самым умным.
Квин протянул Савоне чарку. Та приняла ее и вежливо пригубила. Фабий проигнорировал предложенное угощение и встал: