Фабий Байл. Живодер
Шрифт:
— Пустая оказалась трата времени. Пошли, Савона, нам пора уходить.
— Я бы на вашем месте остался, — заметил Квин. — Когда наступает ночь, планета просыпается. Тут есть твари, что проглотят космодесантника в полном доспехе и не подавятся.
— Это из собственного опыта? — спросила Савона.
Квин глянул на потрепанные доспехи в углу.
— Из болезненного опыта, да. — Он поднялся. — Я хочу побыть один. Можете наслаждаться огнем или бродить в темноте, как вам угодно. Надеюсь, утром вас тут не будет.
Фабий
— И что теперь? — спросила Савона.
— Не знаю. Мне надо подумать.
Квин выбрался на крышу хижины и закрыл глаза. Ветер пронизывал насквозь. Стужа ласкала его, как любовница, и он наслаждался ее прикосновениями. В темноте кто-то завыл. Раздался хор воплей. Охота началась.
Вдалеке он услышал отрывистый грохот болтеров и подумал, что надо было предупредить Фабия о диких животных пораньше. Он повернулся к северу и проследил, как что-то размером с гору побрело на восток. Тварь издала рев, похожий на скрежет тектонических плит, и Квин ощутил его отзвуки внизу живота.
— Рай, — пробормотал он. Простой мир для простого человека. Мир, где убей или будешь убит. Удовольствие всегда там, где его находишь, и он нашел его здесь.
Он бросил взгляд на каменную крышу. Было слышно, как вполголоса переговариваются его гости. Паук будет плести новую паутину. Было что-то вызывающее восхищение в настойчивости Фабия, в том, как упорно он отказывался подчиниться неизбежному. Вот почему боги любили его. Им быстро все наскучивает, а неистовые душевные метания Фабия доставляют почти постоянное развлечение. Или доставляли. Но как бы часто ему это ни объясняли, Фабий отказывался понимать, отказывался признавать законы мироздания и свое место в нем. И даже у богов может лопнуть терпение.
Квин не сомневался, что перед уходом Фабий попытается совершить какую-нибудь подлость. Это было предрешено заранее, и он ощутил укол сожаления о том, что почти наверняка должно произойти. В конце концов, именно по этой причине Слаанеш привел сюда Фабия. Квин сжал пальцы и подумал о том, каково было бы раздавить череп Паука. Покончить с его безумным плетением паутины раз и навсегда. В те смутные дни после пробуждения он часто мечтал убить Фабия. Боль перерождения казалась почти невыносимой.
Несмотря на все это, он никогда не спрашивал Фабия зачем. А Фабий никогда не говорил на эту тему сам. Может быть, и сам не знал. А может, это и не имело значения.
— Я не хочу убивать тебя, брат, — пробормотал Квин. — Но боюсь, что ты не оставишь мне выбора.
Он поднял глаза к небу, к бездне извивающейся черноты, и подумал, вознаградят ли его боги, если он раз и навсегда избавится от Фабия Байла.
— Лучше тебе этого не делать.
Голос был похож на звездное сияние и лед. Квин не стал напрягаться или оборачиваться. Вместо этого он расслабился. Он хорошо знал запах нерожденных и особенно — мощный аромат тех, кто принадлежит Темному Князю.
— Могу я узнать твое имя? — по всей форме поинтересовался Квин.
По камню захрустели копыта.
— Мелюзина.
Он повернулся… и замер. Из тины веков на поверхность всплыли старые воспоминания.
— Ты?
— Помнишь меня, пилигрим?
Квин кивнул.
— Помню, миледи, — ответил он после минутного колебания. — Так неожиданно видеть вас здесь. Ни один нерожденный не посещал меня с тех пор, как я попал сюда.
— Ты знаешь, кто я такая, — сказала Мелюзина.
Квин кивнул:
— Тогда я этого не понял. Но с тех пор я слышал ваше имя. — Он посмотрел вниз. — Ваш создатель внизу плетет интриги. Мне позвать его?
— Нет. Еще не время. — Она отвернулась и посмотрела на лес. — Теперь ты часть игры, пилигрим. Ты доволен?
— Нет. Я пришёл сюда, чтобы спастись от игр.
— Глупый пилигрим. Спасения нет. — Она раскинула руки, словно собираясь прижать к груди звезды. — Есть только игра, и игра внутри игры.
— А это, значит, моя роль в ней? Послужить проводником? И все?
— Можешь поступать как пожелаешь. Это все равно что закон. — Мелюзина шагнула назад вдоль крыши, раскинув руки. — Делай что хочешь и получай удовольствие. Ибо так ты радуешь Слаанеш.
— Будь это так, твой создатель не беспокоил бы меня сейчас.
— А дело в беспокойстве или в искушении?
— Это не ответ, — сказал Квин. Он обернулся: темноту ночи расколол далекий взрыв. «Осколочная», — подумал Квин. Когда он повернулся обратно, Мелюзины уже не было. Квин усмехнулся. — Ну конечно.
Беспокойство или искушение?
Ее прощальные слова еще звучали в воздухе, словно отзвуки птичьего пения. Квин обдумал их, а затем подумал о горах, протянувшихся вдоль горизонта. Давно он здесь? Он не мог вспомнить. Он пришел сюда в поисках утешения, но нашел лишь оцепенение. Может, это одно и то же, а может, и нет. Может быть, Слаанеш все-таки посылал ему сообщение.
Пожалуй, его время в глуши подошло к концу. А может быть, это было только начало. С богами никогда не знаешь наверняка.
Квин вздохнул и вернулся в дом.
Когда он спустился, Фабий встал, готовый сыпать аргументами — или угрозами. Квин жестом велел ему помолчать.
— Я тут подумал… — сказал он, подходя к своему доспеху. Провел рукой по ободранным пластинам, припоминая все битвы, которые привели его к этому моменту. — Когда я нашел Фулгрима, то решил, что благословлен превыше всех остальных. Но это оказалось вовсе не благословение. — Он обернулся. — Ты, наверное, скоро узнаешь это сам.
Фабий шагнул к нему: