Факел
Шрифт:
— Послушай! — воскликнула Дафна. Где-то высоко над их головами лились звонкие чистые трели.
— Это соловьи, — сказала Пенелопа. — В это время они как раз начинают петь.
Некоторое время они молчали. Соловьиные трели по-прежнему гремели в лесу, и Дафна наконец сказала:
— В этом пении есть что-то нездешнее. Словно поет муза, услаждая слух Аполлона…
— Вот мы и пришли! — перебила ее Пенелопа. — Вон храм Аполлона. Ему тут приносили за меня жертву — так велел Эней, чтобы бог исцелил меня от священной болезни.
— Посмотри, — сказала Дафна, — сюда кто-то идет.
К ним приближался человек в длинном белом одеянии. Волосы, которых никогда не касались ножницы, рассыпались по его плечам, а на голове был лавровый венок.
— Это жрец Аполлона, — шепнула Пенелопа и дошла ему навстречу.
Поздоровавшись с девушками, жрец подвел их ко входу в храм, стоявший, как и вилла архонта, на вершине холма.
— Надеюсь, ты поправилась, — сказал он Пенелопе. — Теперь ты приходишь сюда гораздо реже, чем прежде.
Дафна поднялась по ступеням, прошла между мраморными колоннами и хотела подойти к статуе бога, но ей пришлось посторониться: навстречу шел какой-то крестьянин с женой и сыновьями — все в лавровых венках, — унося из храма свою долю принесенной в жертву овцы. Рядом с ними шагал специально нанятый флейтист и наигрывал на своем инструменте.
Когда они удалились, Дафна заметила, что на нее внимательно смотрит женщина, стоящая по другую сторону алтаря. Взгляд ее был ласковым и чуть грустным. Щеки ее горели румянцем, но волосы были тронуты сединой. Дафна ответила улыбкой на ее улыбку и вышла из храма. На ступенях все еще стоял жрец — невысокий пожилой человек с тонкими чертами лица.
— Можно мне у тебя кое-что спросить? — сказала Дафна.
— Спрашивай.
— Правда ли, что на людей, рубивших деревья в священной роще, падало проклятье?
— Как поступают боги, — ответил он, — и кого они проклинают, смертные не ведают. Когда деревья рубили в последний раз — у виллы архонта, — он не принес в нашем храме жертвы Аполлону Кипарисию. Говорят, Совет острова Коса дал ему разрешение.
Девушки попрощались с ним и пошли обратно.
— Побежим! — сказала Пенелопа. — Ты любишь бегать?
— А тебе это не повредит?
Пенелопа засмеялась.
— Я выздоровела, а Гиппократ велел мне заниматься гимнастикой.
— Ну, хорошо! Побежим наперегонки.
Девушки сняли сандалии, привязали их к поясу, подобрали хитоны и намотали плащи на левую руку, а потом пустились бежать по лесной тропинке, как два резвых олененка: Дафна — стройная, хрупкая, быстрая, Пенелопа — длинноногая, стремительная и неожиданно грациозная. Они со смехом перекликались и вдруг на повороте чуть не столкнулись с Пиндаром. Пенелопа не удержалась на ногах, и Дафна помогла ей подняться.
— Вот
Запыхавшиеся девушки не могли вымолвить ни слова — они были в состоянии лишь улыбнуться.
— И еще я видел льва, пронзенного стрелой.
— Как! — с трудом выговорила Пенелопа. — Ты видел моего льва?
— Твоего льва? Ну конечно, и совсем близко. Он даже попросил меня вытащить стрелу из его раны — До сих пор Пиндар говорил, сохраняя полную серьезность, но теперь он не мог сдержать улыбки. — Я ответил ему, что сначала мне нужно отыскать мою больную. А потом я займусь его стрелой.
Когда девушки надели сандалии и плащи и немного отдышались, Пиндар сказал:
— Я пришел объяснить, какой режим ты, должна соблюдать, Пенелопа. Но ты, я вижу, уже отлично выполняешь назначенные тебе упражнения!
Когда они вновь пошли по направлению к вилле, Дафна немного отстала. Пенелопа посмотрела на Пиндара.
— Ты мне нравишься — сказала она. — Почему-то я тебя совсем не боюсь. И мне приятно идти с тобой рядом, потому что я смотрю на тебя снизу вверх. А то я такая высокая! Мой отец ниже меня ростом, и, когда мы стоим рядом, мне всегда бывает неловко.
Она засмеялась и взяла его за руку, но он отдернул ее, словно обжегшись. А может быть, он просто вспомнил правила поведения, которым обязан следовать асклепиад.
— Сейчас я расскажу тебе, что ты должна есть — сказал он серьезным тоном. — Некоторые едят только раз в день, но тебе этого мало. Прошу тебя, ешь гораздо больше, чем ты ела в последнее время.
Пенелопа радостно улыбнулась, и он продолжал:
— Первые три дня ты будешь есть жидкую ячменную похлебку, а потом можно будет перейти и на густую. Хлеб из непросеянной муки, но хорошо замешанный и как следует пропеченный. Можешь есть ячменные лепешки и мед, но сначала понемногу. Зато рыбу…
— Эней, — перебила его Пенелопа, — строго-настрого запретил мне есть рыбу, и дичь, и лук, и чеснок… и еще много всего!
— С этих пор, — твердо сказал Пиндар, — у тебя будет новая диета.
— Но…
— Никаких «но»! — сказал он, повышая голос. — Мне придется быть с тобой строгим, Пенелопа. Сейчас дослушай меня, а потом я все подробно объясню твоей служанке.
— Но ведь я хотела сказать только одно, — снова перебила она, глядя на него восторженными глазами. — Я буду делать все, что ты скажешь, если только ты будешь часто меня навещать. Я даже козлятину буду есть, если ты скажешь, что она мне полезна. Но я согласна и на ячменную похлебку. Поскорей бы она стала густой! — И, весело засмеявшись, Пенелопа прижала руки к животу.