Факел
Шрифт:
Смеясь, сыновья Гераклида приблизились к кружку, расположившемуся под развесистыми ветвями платана. Все сразу замолчали.
— Привет вам, — сказал Гиппократ. — О чем вы спорили?
Подалирий, крупный мужчина с коротко подстриженной седой бородой, весьма серьезно относившийся к своим обязанностям старшего асклепиада, сказал:
— Видишь ли, Гиппократ, Пиндар говорит о священной болезни такие вещи, которым я просто не могу поверить. Кроме того, учитель, в приемной тебя ждет молодой чужестранец, он хотел бы, чтобы ты поговорил с ним сегодня. Он приехал к тебе из Иерусалима лечиться от этого самого недуга.
— Сначала выслушаем его, — сказал Гиппократ, — а к вашему спору вернемся позже.
Он опустился на скамью своего отца, прислонившись к огромному стволу. Подалирий и Сосандр сели возле, а остальные расположились на каменных скамьях, поставленных полукругом. Когда слуга привел чужестранца, Гиппократ
— Стань вот здесь и расскажи нам о себе: на что ты жалуешься, как начался твой недуг. Мы поможем тебе, если это будет в наших силах.
Молодой человек послушно стал на указанное место, и его осветили последние лучи заходящего солнца. Он поклонился низко, как кланяются на Востоке, коснувшись земли полой богато украшенного плаща. Черты его лица были грубоваты, но красивы, черная борода подстрижена по персидской моде.
Подалирий, подойдя к нему, сказал:
— Сними плащ и отдай его мне.
Молодой человек повиновался, и старший асклепиад продолжал:
— А теперь сними хитон. — И заметив, что тот заколебался, добавил резко: — Варвары стыдятся наготы, а греки нет… Вот так-то лучше. Набедренной повязки можешь не снимать, если тебе так удобнее. — Тут Подалирий кивнул и закончил почти с улыбкой: — А теперь расскажи учителю, что с тобой и как ты заболел.
Молодой человек, на чьих щеках проступил румянец гнева, теперь произнес медленно и с достоинством:
— Вы, греки, называете варварами всех, кому греческий язык — не родной. Но у нас, евреев, были пророки и мудрецы задолго до Гомера. Я не закрываю глаз на величие Эллады. Но я книжник и помню также о нашем прошлом величии, помню, что наш народ избран Иеговой.
— Прекрасно сказано, юноша, — заметил Гиппократ. — А теперь расскажи мне подробно про свою болезнь. Только говори попроще.
— Мне двадцать два года, зовут меня Никодим, — ответил молодой чужестранец, выговаривая греческие слова чуть гортанно, с восточным акцентом. — Я приехал из Иерусалима. Мы, люди колена Иудина, вновь воздвигаем его стены и храм господа нашего. Может быть, ты знаешь, что мы вернулись в родную землю после ста сорока лет пленения. Когда я был еще мал, мой отец оставил персидскую столицу и последовал за великим пророком Неемией а Иерусалим. Он взял меня с собой. Путь был долгим и трудным, и еще в дороге я вдруг заметил, что время от времени ощущаю какой-то дурной запах. И очень удивился, узнав, что, кроме меня, никто его не чувствует. Иногда после этого я испытывал мучительный страх и что-то начинало давить вот здесь. — Он провел ладонью по животу снизу вверх. — А в тот день, когда мы добрались до Иерусалима, я потерял сознание и упал на землю — это рассказал мне отец. Сам же я помню только, что вновь ощутил это таинственное зловоние и страх. А дальше — мрак. Перед этим я очень устал. Нам негде было ночевать. Люди колена Иудина, вернувшиеся раньше нас, не обрадовались нам, как вновь обретенным братьям. После этого у меня было много припадков. Первосвященник сказал, что в меня вселяется злой дух. Говорят, я иногда хожу и совершаю странные поступки, но я не сознаю, что совершаю их. Может быть, я согрешил против бога. Может быть, он карает меня за это. Так утверждают все. Но я молился об исцелении и не был исцелен. После возвращения в Иерусалим мой отец разбогател, торгуя с Тиром, и я побывал во многих городах, но им одни врачеватель не сумел меня вылечить. Наконец один мудрый милетский лекарь сказал: «Поезжай к Гераклиду и его сыну, прославленному Гиппократу». — Тут молодой человек посмотрел прямо в лицо Гиппократу. — И вот я приехал. Помоги мне! Люди сторонятся меня, словно я нечист или опасен. Я отвержен, я проклят.
С жестом отчаяния он упал на колени и поцеловал руку Гиппократа. Тот мягко отнял ее и покачал головой.
— В тебя не вселяется злой дух. И никакие обряды тебе не помогут. Не жди от нас чудес. Но мы сделаем для тебя все, что в наших силах. А теперь иди.
Никодим встал.
— Что же мне делать? — спросил он.
— Ты должен есть полезную пищу, — улыбнулся ему Гиппократ. — И не пить вина. Ты должен спать как можно больше. Ты снимешь спою щегольскую одежду и будешь усердно заниматься гимнастикой с моим братом Сосандром — вот с ним. Мышцы у тебя дряблые. После этого мы внимательно обсудим, чем еще можно тебе помочь. А сейчас иди.
Повернувшись к Подалирию, он добавил:
— Кликни слугу. Впрочем, погоди. — И, попросив Никодима подождать, Гиппократ подозвал к нему остальных асклепиадов.
— Поглядите на этого человека внимательно, — сказал он. — Когда он говорит или улыбается, правая половина его лица движется меньше левой. А правая рука чуть-чуть меньше левой. Ты левша? — Никодим удивленно кивнул, и Гиппократ продолжал: — Заметьте также, что у него на левой ноге след глубокого ожога… Ты упал в костер?
— Да, учитель. Мне сказали, что во время припадка я сел прямо в огонь. Но боль я почувствовал, только когда очнулся.
— Еще один вопрос. Что рассказывал тебе отец о твоем рождении и младенческих годах?
— Он говорил, что я родился заморышем и долго не мог пошевелить правой рукой. Но когда мне исполнился год, я уже стал крепким и здоровым ребенком. Если бы я родился в семье грека, отец, возможно, бросил бы меня в лесу. Мне повезло, что я еврей! — С этими словами он посмотрел на Подалирия.
— Хорошо сказано! — засмеялся Гиппократ. — Ты себя в обиду не дашь, как я погляжу. А теперь иди.
Но Никодим не тронулся с места. Его глаза стали странно неподвижными. Он стоял, глядя в пространство, и лицо его исказилось, словно от ужаса.
— Наблюдайте внимательно, — сказал Гиппократ, вставая.
Никодим прижал ладони к животу. Он чмокал губами, как будто стараясь что-то проглотить. Потом стал дергать набедренную повязку и сдвинул ее, а изо рта у него потекла слюна. Вдруг ноги его подкосились, он тяжело опустился на землю и замер. Все молчали.
Через некоторое время Никодим поглядел по сторонам и сделал неуклюжую попытку подняться. Подалирий помог ему встать. Молодой человек бормотал:
— Я сам… я сам… не трогай меня. — Он осмотрелся, начиная понимать, что произошло. — Я… у меня… у меня был припадок. Вы видели?
— Бедняга… Да, мы видели, — ответил Подалирий, уводя его.
Гиппократ молча расхаживал взад и вперед под деревом. Затем он остановился и поглядел на остальных.
— Это было одно из проявлений «священной болезни», которая имеет много форм. Вы наблюдали легкий припадок с начала до конца. Когда этот юноша чмокал губами и дергал свою повязку, он ничего не сознавал. Если бы он в это время упал в костер, то боль почувствовал бы, только очнувшись. Но огонь все равно опалил бы его и оставил бы след — вроде того, который вы видели у него на ноге. Несомненно, у него бывают и более сильные припадки — тогда он падает на землю, дергается, испускает изо рта пену и мочится прямо под себя. Вы еще не видели подобных припадков и могли бы подумать — как с незапамятных времен и думают люди невежественные, — что в него вселился злой дух. Но это не так. Действительно, на первый взгляд может показаться, что он подчиняется чьей-то власти, так как вдруг перестает быть самим собой. Называйте же это состояние «захватом» — эпилепсией. Но, употребляя это слово, помните его истинный смысл. Эта болезнь представляется мне нисколько не божественнее и не священнее остальных. Как и они, она объясняется естественными причинами. Если вы скажете, что все хорошее и все дурное происходит по воле богов, я не стану спорить. В этом смысле любую болезнь можно считать проклятием богов. Однако эпилепсия не более священна, чем все остальные болезни. Люди, которые в наши дни берутся лечить ее очищением, заклинаниями и магическими средствами, — это, попросту говоря, маги, шарлатаны и обманщики, делающие вид, будто они превосходят благочестием и знаниями всех других. Болезнь эта проявляется по-разному, и невежественные лекари в разных случаях приписывают ее гневу разных богов. Если больной подражает козе, если он мычит и при этом повергается на правый бок, они называют как причину этого матерь богов. Если же он кричит громче и пронзительнее, его уподобляют коню и винят Посейдона. Если он испускает изо рта пену и топает ногами, то виною Арес. Причина священной болезни, как и безумия, заключается в том, что мозг перестает быть нормальным, — скорее всего, из-за остановки воздуха и присутствия вредной слизи. Но об этом мы поговорим в другой раз. Некоторые люди утверждают, что мы мыслим сердцем и что именно оно чувствует печаль и заботу. Эмпедокл старается уверить нас, что наше разумение находится в крови, которая, по его словам, обтекает сердце. Но я вслед за Алкмеоном утверждаю, что это не так. Мы мыслим с помощью мозга. Мозг является вестником разумения. Ибо когда человек втягивает в себя воздух, он прежде всего несется в мозг, а затем рассеивается в остальное тело, оставив в мозгу свою силу и все то количество разумения и ума, которое в нем было.
— Ну, а где же, — раздался голос, — находится мозг?
Спрашивал Дексипп, самый младший из учеников — асклепиадов. Раскрасневшись от волнения, он всем телом подался вперед.
Гиппократ прижал руки к голове.
— Мозг находится вот здесь — от шеи до лба, под защитой костяного свода черепа.
Последовали новые вопросы, началось оживленное обсуждение, но тут практичный Подалирий спросил:
— А чем лечить этого чужестранца? Только тем, о чем ты уже говорил?
— Нет, — ответил Гиппократ. — Болезнь порождают естественные причины. Поэтому ее можно излечить — во всяком случае, иногда, — произведя перемены в теле и в том, что его окружает. Однако добиться излечения этого недуга очень трудно. Ведь мы еще слишком мало знаем о мозге.