Факультет чудаков
Шрифт:
Ты — чучело.
Ты просыпаешься, но уже не во сне, а в действительности. Ты встаешь, ты одеваешься и идешь в колхоз посмотреть на огород. И вот ты снова видишь себя, но уже не во сне. Тебя то несут на руках, то волочат по земле колхозные ребятишки, то смеясь, то подпрыгивая. Вот они приносят тебя в огород, вот они тебя ставят на землю, и вот они подымают тебя на высокую жердь при помощи веревок и рук. И вот ты чучело. Ты паришь над огородом, как аэроплан или как нетопырь,
«Но, может быть, это не я», — думаешь ты.
Ты смотришь на себя и, не доверяя своим глазам, щупаешь руками, пробуешь на языках.
Нет, это ты. Вот твои руки, вот твой живот, вот твои ноги.
И тебе становится обидно.
«Поставили чучело, — думаешь ты, — из живого человека. Озорники! Хоть поставили бы меня в моем огороде. Но поставить меня здесь в колхозе, заставить меня охранять чужой огород, ваш огород, извините, этого я не могу».
И вот ты кричишь и грозишь кулаком.
— Снимите, — кричишь ты, — озорники! Не то я подам в суд.
Но тебе возражают:
— Нельзя.
И ты говоришь:
— Нет такого закона, чтобы живых людей употреблять вместо чучела.
И тебе возражают:
— Он не живой. Это не человек. Это только чучело человека.
И ты возмущаешься:
— Это я не живой. Я покажу вам, какой я не живой. Я живой.
И тебе отвечают:
— Вы живой, мы в этом никогда не сомневались. Но этот человек не живой. Это чучело, изображение, и не одного человека, например вас, а целого класса.
— Класса. Изображение, — рассуждаешь ты, — теперь понимаю. Так это не я.
И ты спрашиваешь:
— Так это верно, что это не я? Вы не врете?
— Нет, это не вы.
Ты уходишь, заложив руки за спину, «свои руки, — думаешь ты, — за свою спину».
Но тебя догоняет крик: «Это ты! Это ты!»
И ты останавливаешься. Ты стоишь, как чучело. Два чучела: одно в огороде, другое на дороге, два кулака, два Петухова, два тебя. И ты размышляешь:
«Где же я и где он? Это я или это он?» И с тех пор тебе кажется, что ты живешь двойной жизнью, своей и огородной. Тебе кажется, что ты охраняешь чужой огород.
Так тебе отомстили колхозные ребятишки.
Все искусства хороши. Хороша музыка. Хороша живопись. Хороша литература. Но тогда, когда нужно показать движение, лучше всего взять киноаппарат. И вот я беру киноаппарат. И вот я уже не пишу. И не рисую. Я только снимаю.
Вот — Катерина. Она берет своих кур, одну куру в одну руку, другую куру
— Я иду в колхоз.
— А как же я? — спрашивает муж.
— И ты иди в колхоз.
— Но если я не могу. Ты знаешь, я работаю у Петухова. Что скажет Петухов?
— Хочешь — иди, — говорит Катерина, — а хочешь — не ходи. Я пойду.
— Как же ты пойдешь? Ты мне жена.
— Жена, — отвечает Катерина. — А пойду я вот так.
И показывает, как она пойдет, другими словами — идет. Она доходит до дверей, выходит во двор, но муж догоняет ее. Он кричит:
— Постой! Постой! Погоди! Зря идешь. Теперь в колхоз не берут. Поздно.
— Меня возьмут, — отвечает Катерина. И идет дальше.
— Постой! Постой! — догоняет ее муж. — Обожди! Вперед нужно написать заявление. Разве ты не знаешь, что без заявления не берут. Обожди!
— Нечего ждать, — отвечает ему Катерина, — мне там напишут. Люди грамотные.
И она идет дальше.
— Постой! Постой! — догоняет ее муж. — Куда торопиться? Обожди до завтра. Завтра пойдешь. Завтра и день лучше. Сегодня понедельник. Плохая примета. Старики говорят. Они знают, не ходи.
— Мы с тобой не старики, — отвечает Катерина. — Пускай старики сидят. А я пойду.
И идет.
— Постой! Постой! — догоняет ее муж. — Обожди! Мне надо тебя спросить… всего одно слово…
— Спрашивай, — говорит Катерина.
— Я тебя бил? — спрашивает муж.
— Нет, не бил.
— За волосы таскал?
— Нет, не таскал.
— Пьяным приходил?
— Нет, не приходил.
— Почему же ты от меня уходишь? — спрашивает муж.
— Я от тебя не ухожу, — отвечает Катерина.
— Как же ты не уходишь, когда ты уходишь в колхоз?
— И ты тоже иди.
— Я не могу, — говорит муж, — мне Петухов коня обещал, только чтоб в колхоз не ходил. «Будешь хозяином», сказал он. Буду хозяином. Ни разу не был хозяином. А ты хозяйкой.
— Ну, и живи хозяином у себя, — говорит Катерина. — У тебя будет один конь. А у нас триста. У тебя будет одна корова, а у нас пятьсот. Прощай. Я пойду.
И идет дальше.
— Постой! Постой! — догоняет ее муж. — Обожди! Ты говоришь — триста, так они не твои, они общие. А то мой.
— Мои или не мои, — отвечает Катерина, — а работать на них буду и я. И не на кулака, а на себя и на общество. Ну, я пойду, а то опоздаю. Увидимся. Я иду.
И она идет дальше.
— Постой! Постой! — догоняет ее муж. — Погоди. Ты и вправду идешь?
— Вправду, — отвечает Катерина.
— А как же ты идешь? — спрашивает он.