Фантастические сказки

Энсти Ф.

–  Я говорил необдуманно, - сказал джинн, медленно возвращаясь к своему нормальному росту.
– Поистине сосуд не имеет ценности. Что касается крышки, раз она отдана лишь на время, то большой беды нет. Но если что-нибудь написано на печати, то, может быть, этот ученый муж, о котором ты говоришь, уже прочитал все?

–  Нет, - сказал Гораций, - он не возьмется за это до завтра. А когда прочтет, то, может быть, там ничего не окажется про вас и я останусь в еще худшем положении.

–  А тебе так желательно, чтобы он получил доказательства твоей правдивости?

–

 Ну, конечно! О чем же я все время толкую?!

–  Кто же может уладить все лучше, чем я сам?

–  Вы!
– воскликнул Гораций.
– Вы хотите сказать, что согласны сделать это? Г. Факраш, вы - славный старик! Это ведь как раз то, что нужно?

–  Нет ничего такого, - сказал джинн, снисходительно улыбаясь, - чего бы я не сделал, чтобы увеличить твое благополучие, потому что ты оказал мне неоценимую услугу. Ознакомь меня с местом жительства этого мудреца, и я явлюсь перед ним. И если бы случилось, что он не нашел никакой надписи на печати или же ее смысл остался скрытым от него, то я уверю его, что ты говорил истину, а не ложь.

Гораций очень охотно дал ему адрес профессора.

–  Только не ходите к нему нынче ночью, знаете, - счел он благоразумным прибавить.
– Вы его очень испугаете. Зайдите в любое время завтра, после завтрака, вы застанете его дома.

–  Сегодня ночью, - сказал Факраш, - я возобновлю поиски Сулеймана, мир ему! Потому что я еще не нашел его.

–  Если пытаться делать так много дел сразу, - сказал Гораций, - то не знаю, какого можно ждать толка!

–  В Ниневии никто о нем не знал, потому что на том месте, где я оставил город, я теперь нашел груду развалин, населенных совами и летучими мышами.

–  И я опасался, что вас разочарует Ниневия, - пробормотал Гораций почти вполголоса.
– А что бы вам заглянуть на родину царицы Савской? Там вы могли бы услышать о нем!

–  Сава эль-Иемень, царство Бильскис, царицы, любимой Сулейманом, - сказал джинн.
– Это превосходный совет, и я, не откладывая, последую ему.

–  Но не забудете побывать у профессора Фютвоя завтра?

–  Конечно, нет. А теперь, раньше, чем я уйду, нет ли какой-нибудь другой услуги, которую я мог бы оказать тебе?

Гораций колебался.

–  Есть одна, - сказал он, - только я боюсь, что вы обидитесь, если я скажу.

–  Мой разум и мое око открыты твоим велениям, - сказал джинн.
– Ибо все, чего бы ты ни пожелал, будет исполнено, если только в моей власти сделать это.

–  Хорошо, - сказал Гораций, - если вы уверены, что не обидитесь, то я скажу. Вы превратили этот дом в чудесное место, больше похожее на Альгамбру - только, конечно, не на ту, что у нас на Лестерской площади, - чем на лондонский дом, сдаваемый жильцам. Но ведь я тут только квартирую, а люди, которым принадлежит дом - прекрасные в своем роде люди, - предпочли бы оставить его таким, каким он был. У них появилась мысль, что они не будут в состоянии сдать эту квартиру так же легко, как другие.

–  Подлые и алчные псы!
– сказал джинн презрительно.

–  Возможно, - сказал Гораций, - что они смотрят на это очень односторонне. Но именно таков их взгляд. Они даже предпочли

уйти отсюда. А дом-то их, а не мой!

–  Если они покинут это жилище, то ты останешься его владельцем.

–  Вы думаете? Они пойдут в суд и выгонят меня, и мне придется уплатить все огромные убытки. Так что, понимаете, чем вы хотели наградить меня, то принесет мне только неприятности.

–  Приступай без лишних слов к изложению твоей просьбы, - сказал Факраш, - ибо я спешу.

–  Больше ничего я от вас не хочу, - ответил Гораций в некотором беспокойстве за эффект, какой произведет его просьба, - кроме того, чтобы вы сделали все как раз таким, как оно было раньше. Это не займет у вас и минуты.

–  Поистине, - воскликнул Факраш, - оказывать тебе благодеяния - бесполезное предприятие, ибо не однажды, а дважды ты отбросил мои милости! Я недоумеваю, как отблагодарить тебя?

–  Я знаю, что злоупотребляю вашей добротой, - сказал Гораций, - но если вы только сделаете это и убедите профессора, что мой рассказ правдив, то я буду более чем удовлетворен и никогда но попрошу у вас другого одолжения.

–  Мое благоволение к тебе, не имеет пределов, как ты увидишь, и я по могу отказать тебе ни в чем потому, что поистине ты достойный и воздержанный юноша. И так прощай, и да будет все согласно твоему желанию.

Он поднял руки над головой и взлетел, как ракета, к высокому куполу потолка, который расступился и пропустил его. В глазах Горация, смотревшего вслед ему, мелькнуло на минуту темное небо и одна или две звезды, которые, казалось, спешили за прозрачным опаловым облачком, прежде чем крыша опять сомкнулась.

Затем послышались низкий грохочущий звук и удар, похожий на слабое землетрясение, - стройные колонны согнулись под подковообразной аркой, огромные висячие фонари погасли, стены сдвинулись, пол поднимался и опускался… пока Вентимор не очутился опять в своей собственной гостиной среди мрака.

В окно видна была большая площадь, еще окутанная серым туманом, уличные фонари мигали от ветра. Какой-то запоздалый гуляка, возвращаясь домой, тарахтел для развлечения палкой о решетку, проходя мимо.

В комнате все было в прежнем виде, как и раньше, и Гораций с трудом верил, что пять минут назад он стоял на том же самом месте, но только футов на двадцать ниже, в обширной зале, выложенной голубыми изразцами, с куполообразным потолком, с величавыми арками и колоннами.

Но он вовсе не жалел о кратковременности этого блеска, он горел от стыда и отвращения каждый раз, когда вспоминал о кошмарном банкете, столь непохожем на тихий, простенький обед, который он был намерен дать.

Как- никак, но все было кончено и не стоило мучиться из-за того, чему нельзя было помочь, кроме того, к счастью, не произошло большой беды: мало-помалу джинн понял свою ошибку и, надо отдать ему справедливость, ясно выразил желание исправить ее. Он обещал пойти к профессору на следующий день, и результат этого свидания не мог оказаться неудовлетворительным. А затем, как думал Вентимор, у Факраша должно было хватить здравого смысла и доброго чувства, чтобы уже больше не вмешиваться в его дела.