Фантастические сказки

Энсти Ф.

–  Я очень бы хотел посмотреть на его коллекцию. Если бы вы дали мне рекомендательное письмо…

–  Нет, - сказал Гораций, которого бросило в жар, - это будет бесполезно. Он никогда не показывает своей коллекции… Он… он удивительно странный человек. А теперь как раз он за границей.

–  Ах, прошу прощения, если я оказался нескромным, но я заключил из ваших слов, что этот… гм… банкет был заказан у профессионального поставщика.

–  Ах, банкет! Да, это прислано от кондитера, - лгал Гораций, - отделение… восточной кухни. Они только что начали

это дело, знаете; так… так вот я и решил испытать их. Но это не то, что можно назвать уже организованным делом.

Рабы с низкими поклонами уже приглашали их садиться на диван, который тянулся вдоль стены залы.

–  Ах, - сказал профессор, с заметным кряхтеньем вставая со своей подушки, - значит, у нас будет кофе и остальное там, а?… Ну, мой мальчик, я не буду огорчен, признаться, если найдется, к чему прислонить спину… и сигара, легкая сигара… поможет пищеварению. Здесь можно курить?

–  Курить?- переспросил Гораций.
– Ну, конечно. Во всей квартире. Сюда!
– крикнул он, хлопнув в ладоши, что заставило одного из рабов немедленно приблизиться к нему с покорным видом.
– Принесите кофе и сигары, понимаете?

Раб выкатил свои миндалевидные глаза в явном недоумении.

–  Кофе, - сказал Гораций, - вы должны знать, что такое кофе. И папиросы. Ну, чубуки, в таком случае - кальян, если так по-вашему.

Но раб явно не понимал и Горация внезапно осенила мысль, что, так как кофе и табак даже на востоке вошли в употребление гораздо позднее эпохи Сулеймана, то джинн, как распорядитель праздника, конечно, не имел понятия, насколько они стали необходимы в настоящее время.

–  Я страшно огорчен, - сказал он, - но, кажется, они этого не припасли. Я сделаю выговор распорядителю. И, к несчастью, я не знаю, где и мои-то сигары.

–  Это неважно, - сказал профессор с подчеркнутым стоицизмом.
– Я курю умеренно вообще, а турецкий кофе, хотя мне и нравится, но может вызвать бессонницу. Но вы бы разрешили мне взглянуть на тот медный кувшин, который вы приобрели на несчастном Коллингамовом аукционе? Я был бы вам очень благодарен.

Гораций не имел понятия, где был или мог быть кувшин и ничего не добился бы, если бы профессор не пришел к нему на помощь, несколькими арабскими словами заставив рабов понять, что именно он хотел, чтобы они нашли.

Двое из них вошли, неся медный кувшин со всеми знаками благоговейного ужаса, и поставили его у ног Вентимора.

Профессор Фютвой, вытерев и надев очки, стал рассматривать сосуд.

–  Действительно, это - самый необычный образец медного производства, - сказал он, - столь же единственный в своем роде, как и серебряный кувшин с тазом. И действительно, как вы и думали, здесь, кажется, есть что-то в роде надписи на крышке, хотя при этом тусклом свете ничего нельзя сказать определенно.

Пока он рассматривал кувшин, Гораций сел на диван рядом с Сильвией, рассчитывая на один из тех разговоров шепотом, которые дозволяются жениху и невесте. Пир он кое-как отбыл и в результате даже благодарил

судьбу, что дело не обошлось хуже. Удалились все дикие и внушавшие жуткое чувство слуги, которых он не знал, считать ли за эфритов, за демонов или просто за привидения, но чьих услуг он больше не желал. Г-жа Фютвой мирно задремала, а ее супруг стал благодушнее, чем был во весь вечер.

Вдруг из- за драпировок одной из арок раздались странные нестройные звуки, какое-то варварское бренчанье и постукиванье, прерываемое как бы воплями влюбленных котов.

Сильвия невольно подвинулась ближе к Горацию, ее мать в испуге проснулась, а профессор оторвал глаза от медного кувшина с возобновившимся раздражением.

–  Что это такое? Что такое!
– спросил он.
– Какой-нибудь новый сюрприз приготовлен для нас?

Это было настолько же сюрпризом и для Горация, но от унижения признаться в этом его избавило появление полудюжины смуглых музыкантов, завернутых в белое, с различными странной формы инструментами, с которыми они уселись на корточки полукругом у противоположной стены и начали звенеть, колотить и вопить, подняв веселую какофонию восточного оркестра. Было ясно, что Факраш решил сделать все, чтобы вечер имел полный успех.

–  Какой необыкновенный шум!
– сказала г-жа Фютвой.
– Неужели они хотят выдать это за музыку?

–  Конечно, хотят, - сказал Гораций.
– В сущности, это гораздо гармоничнее, чем кажется… нужно привыкнуть к… э-э… к мелодии. Когда вы привыкнете, то вам она покажется баюкающей.

–  Да, могу сказать!
– произнесла бедная женщина.
– А что, они также от кондитера?

–  Нет, - сказал Гораций, великолепно усвоив искренний тон, - не от него. Они… из лагеря арабов в Эрльс-Корте… участвуют во всяких празднествах, знаете. Но здесь они играют бесплатно; они… они желают приобрести известность, видите ли. Они - хорошая и почтенная компания.

–  Дорогой Гораций, - заметила г-жа Фютвой, - если они хотят получать приглашения на празднества и тому подобное, они должны бы выучить хоть какую-нибудь пьесу.

–  Я понимаю, Гораций!
– прошептала Сильвия.
– Это очень дурно с вашей стороны взять на себя столько труда и издержек, потому что, конечно, это вам стоило уйму денег только для того, чтобы сделать нам удовольствие, но что бы ни говорил папочка, я люблю вас за это еще больше!

И ее рука ласково скользнула в его руку, а он почувствовал, что может простить Факрашу все, даже… даже оркестр.

Но было что-то неприятно-спектральное в неясных фигурах музыкантов, которые вырисовывались в комичных мешкообразных и выпуклых очертаниях при тусклом и расплывчатом освещении. У некоторых из них были на голове громадные и курьезные белые уборы, придававшие им вид больших пальцев в хирургических повязках; и все они продолжали пиликать, скрипеть и кричать по-кошачьи с печальным однообразием, которое, как Гораций чувствовал, должно было расстраивать нервы гостей, ибо оно расстраивало и его собственные.