Фантастические сказки
Шрифт:
– Могу я попросить у него что-нибудь выпить?
– спросил затем профессор, и виночерпий налил ему кубок ледяного шербета с ароматом варенья из фиалок.
– Искренне сожалею, мой милый, - сказал он, попробовав напиток, - но если я выпью это, то завтра буду болен. Если бы можно было стакан вина…
Другой раб сейчас же подал ему чашу с вином, которое он попробовал и поставил на пол, вздрогнув и сделав гримасу. Гораций попробовал после него и не удивился. Это было крепкое, терпкое вино, в котором запах козлиной шкуры
– Это старое и, не сомневаюсь, тонкое вино, - заметил профессор с деланной учтивостью, - но оно, вероятно, пострадало при перевозке. Я все-таки думаю, что при моей наклонности к подагре немного Аполлинариса с виски было бы для меня лучше… если только вы держите в доме такие западные напитки.
Гораций был убежден, что бесполезно было приказывать рабам принести виски или Аполлинарис, которые, конечно, были неизвестны во времена джинна. Поэтому ему осталось только извиниться за их отсутствие.
– Ничего!- сказал профессор.
– Я не так страдаю от жажды, чтобы не мог подождать до дома.
Было некоторым утешением, что и Сильвия, и ее мать похвалили шербет; они даже оценили - или были так любезны, что сказали, будто оценили, - блюдо, состоявшее из риса с рубленым мясом, завернутого в виноградные листья; оно было совсем не аппетитно на вид и есть его изящно было трудно.
За ним следовал цельный ягненок, жаренный на оливковом масле, начиненный толчеными фисташками, перцем, мускатным орехом и кориандровым семенем и обильно политый розовой водою и мускусом.
У одного Горация хватило храбрости приняться за ягненка… но ему пришлось пожалеть об этом. Потом явились куры, начиненные изюмом, петрушкой и крошеным хлебом. Банкет закончился пирожным странной формы и противного вида.
– Надеюсь, - сказал Гораций с тревогою, - вы не находите, что эта восточная стряпня очень… плоха?… - Сам же он чувствовал себя положительно нездоровым.
– Это все-таки несколько разнообразит нам обыденный стол.
– Обед был поистине удивительный, благодарю вас, - ответил профессор, надо полагать, не без задней мысли.
– Даже на Востоке я не ел ничего подобного.
– Но где же ваша хозяйка научилась такому искусству, дорогой Гораций?
– спросила г-жа Фютвой.
– Вы, кажется, говорили, что она готовит лишь простое кушанье. Она когда-нибудь жила на Востоке?
– Не совсем на Востоке, - сказал Гораций, - и не то, чтобы жила… Дело в том, - продолжал он, чувствуя, что несет чепуху и что лучше быть неоткровеннее, - что этот обед готовила не она. Она… ей понадобилось отлучиться совершенно неожиданно. Так что весь обед прислан… этим… ну, кондитером, что ли! Он поставляет все без исключения, и прислугу, и все!
– А я думал, - сказал профессор, - что для холостяка… для обрученного уже холостяка, вы, кажется, живете слишком широко.
– О, они здесь только на сегодняшний вечер, - сказал Гораций.
– Хорошие малые… более живописны, чем здешний зеленщик… а кроме того, они не навязывают своего присутствия.
– Они - настоящие душечки, Гораций, - заметила Сильвия, - только… ну, немножко черномазы на вид.
– Мне бы не подобало критиковать стиль и способ оказанного нам приема, - вставил профессор кисло.
– Не то я решился бы заметить, что вы едва ли выказали склонность к бережливости, которую я хотел бы…
– Ну, Антон, - прервала его жена, - пожалуйста, воздержимся от осуждения. Гораций устроил все это прелестно… да, прелестно: и даже если бы он был в данном случае немножко расточителен, то ведь он и не обязан быть экономным теперь, ты знаешь!
– Дорогая, - сказал профессор, - мне еще неизвестно, что надежда на прибавку дохода в отдаленном будущем есть повод к безрассудному мотовству в настоящем.
– Если бы вы только знали, - сказал Гораций, - вы не назвали бы это мотовством. Это… это вовсе не тот обед, который я собирался предложить вам, и боюсь, что он не был особенно хорош… но во всяком случае он, конечно, не дорог.
– Дороговизна есть понятие относительное. Но я думаю, что имею право спросить, предполагаете ли вы жить на ту же ногу, когда женитесь?
Как читатель может заметить, вопрос был крайне щекотливый. Если бы Вентимор ответил согласно истине, что вовсе не имеет намерения содержать свою жену в подобной роскоши, то он был бы обвинен в эгоистическом потакании своим прихотям, пока холост; если бы, наоборот, он заявил, что предполагает жить с женою среди этого сказочного и ненужного великолепия, то, конечно, он только оправдал бы недоверие ее отца к его благоразумию и бережливости.
С подавленным бешенством Гораций думал, что виною всему этот нестерпимый старый осел - джинн; он поставил его в такое положение, а сам улизнул туда, куда не долетят ни увещания, ни брань!
Прежде чем он собрался ответить на вопрос, слуги бесшумно убрали поднос и скамейку и стали разносить розовую воду в серебряном кувшине с тазом, вид которых, по счастью или нет, отвлек внимание профессора в другую сторону.
– Эти вещи недурны… положительно недурны, - сказал он, рассматривая их поближе.
– Где это вам удалось достать их?
– Это не мои, - сказал Гораций.
– Они присланы… поставщиком обеда.
– Можете вы дать мне его адрес?
– спросил профессор, чуя покупку.
– Ведь знаете, эти вещи - настоящие древности… Они слишком хороши для каждодневного употребления.
– Я неточно выразился, - сказал Гораций беспомощно.
– Эти оригинальные вещи мне одолжил один… один эксцентричный восточный джентльмен, в виде величайшей любезности.
– Я знаю его? Он собирает коллекцию подобных вещей?
– Не думаю, чтобы вы с ним встречались. В последние годы он жил очень уединенно.