Фантастические сказки
Шрифт:
Ведь это займет только несколько минут! Сколько времени Сильвия может пожертвовать ему! Он не будет беспокоить ее опять. Г-жа Фютвой пошла к письменному столу. Сильвия и он остались одни.
Она села недалеко от него и сказала несколько общих фраз, явно только из простой вежливости.
Он отвечал машинально и с ужасом думал, неужели это та самая девушка, которая так дружески и так очаровательно доверчиво болтала с ним в Нормандии несколько недель назад?
Всего ужаснее было то, что она была очаровательнее, чем когда-либо: ее
– Как страшно долго мама пишет письмо!
– сказала она наконец.
– Пожалуй, лучше пойти и поторопить ее.
– Нет, пожалуйста, не ходите… разве только вы уж очень хотите избавиться от меня!
– А мне казалось, что это вы уж очень хотите убежать, - сказала она холодно.
– И вообще, наше семейство отняло у вас достаточно много времени в один день.
– Не так вы разговаривали со мной в Сен-Люке!
– сказал он.
– В Сен-Люке? Может быть! Видите ли, в Лондоне все делается иначе.
– Совсем иначе.
– Когда встречаешься с людьми за границей, они часто кажутся очень милыми в обществе, - продолжала она, - так что невольно считаешь их интереснее, чем они есть в действительности. Потом встречаешься с ними опять и удивляешься, чем только они могли нравиться! И бесполезно притворяться, будто относишься по-прежнему, потому что, обыкновенно, они начинают понимать это раньше или позже. Вам это не кажется?
– Совершенно с вами согласен, - сказал он, сильно задетый, - хотя и не знаю, чем заслужил подобные слова.
– О, я не хотела вас обидеть. Вы были бесконечно добры, я не могу себе представить, как папа мог ожидать, что вы возьмете на себя столько хлопот ради него. И все-таки вы это сделали, хотя, конечно, вам было крайне неприятно.
– Боже мой, да разве вы не знаете, что я был бы только слишком счастлив, имея возможность оказать ему хоть малейшую услугу… или вообще кому-нибудь из вас?
– Судя по вашему виду, когда вы вошли, вы были все что угодно, только не счастливы. Судя по вашему виду, у вас была единственная мысль: кончить это дело как можно скорее. Ведь вы же сами знаете, что теперь вы страстно хотите, чтобы мама кончила письмо и отпустила вас. Неужели думаете, что я этого не вижу?
– Если это верно или верно только отчасти, - сказал Гораций, - неужели вы не можете догадаться почему?
– Я догадалась еще в тот день, когда вы пришли сюда в первый раз. Мама приглашала вас, и вы думали, что нужно же быть вежливым. Может быть, вы и действительно воображали, что вам будет приятно видеть нас опять, но оказалось, что это не так. О, я сейчас же заметила это по вашему лицу, вы сделались холодно-приличным, далеким и ужасным, и это меня сделало такой же. И вы ушли, окончательно решив, что больше не будете видаться с нами, насколько будет это возможно. Поэтому я так страшно рассердилась, когда услыхала, что папа виделся с вами и по такому поводу.
Все это было так близко к истине и вместе с тем так искажало, что Гораций счел себя обязанным ее восстановить.
– Быть может, я должен бы оставить дело так, как есть, - сказал он, - но не могу. Это бесполезно, я знаю. Можно мне рассказать вам, почему мне в самом деле было больно встретить вас опять? Я думал, что это вы переменились, что вы хотели, чтобы я забыл, что мы были некоторое время друзьями. И хотя я никогда не упрекал вас, но это сильно задело меня, так сильно, что я боялся повторить опыт.
– Это вас сильно задело?
– спросила Сильвия мягко.
– Может быть, и меня также немножко.
– Однако, - прибавила она с внезапной улыбкой и две очаровательные ямочки появились на ее щеках, - это только показывает, насколько разумнее было выяснить положение вещей. Теперь, может быть, вы перестанете так упорно сторониться нас?
– Мне кажется, - сказал Гораций, все еще настойчиво не допуская себя до прямого признания, - что самое лучшее было бы держаться в стороне.
Ее полузакрытые глаза блеснули сквозь длинные ресницы, фиалки поднимались и опускались на ее груди.
– Мне кажется, я вас не понимаю, - сказала она тоном, в котором звучали обида и боль.
Есть какое-то удовольствие в подчинении соблазнам, оно более чем вознаграждает за предыдущую муку сопротивления. Будь, что будет, он больше не хотел оставаться непонятым.
– Если уж нужно говорить, - сказал он, - то я отчаянно, безнадежно влюблен в вас. Теперь вы знаете причину.
– Это мне не кажется разумной причиной, чтобы желать уйти и никогда больше не видать меня. Как вы думаете?
– Но если я не имею права говорить вам о своей любви?
– Но вы сказали!
– Я знаю, - сказал он тоном раскаяния.
– Я ничего не мог поделать! Но я не собирался говорить. Это нечаянно сорвалось. Я вполне понимаю, как безнадежно…
– Конечно, если вы так уверены, то совершенно правы, даже не делая попытки.
– Сильвия! Неужели вы хотите сказать, что вам… что вам не все равно?
– Неужели же вы действительно не заметили?
– сказала она с тихим и счастливым смехом.
– Как глупо!… И как мило!…
Он схватил ее руку, которую она оставила в его руке, вполне довольная.
– О, Сильвия! Значит, вы… Значит, вам не все равно! Господи! Но какое же я эгоистичное животное! Ведь мы не можем жениться! Ведь могут пройти годы, пока я буду вправе просить вашей руки. Ваши отец и мать и слышать не захотят о нашей помолвке!
– Разве нужно, чтобы они услышали о ней теперь, Гораций?
– Да. Это нужно. Я счел бы себя негодяем, если бы не сказал хоть вашей матери.
– В таком случае вы не должны считать себя негодяем, потому что мы сейчас пойдем вместе и скажем.