Фантастика-2009
Шрифт:
В конце улице он увидел вдруг какого-то человека. Слишком поздно увидел.
Амраш в дурацкой униформе виджилянтов – широкополой юконовской шляпе, в ковбойских сапогах, в джинсах с вышитыми мустангами. В руках у виджилянта был раритетный винчестер, которым наверное еще стреляли по индейцам и бизонам лет сто пятьдесят назад – красивое оружие с серебряной инкрустацией на прикладе. А в мозгу, как подумалось сейчас Семену, тот самый «наномайнд», который производится Любкиным мужем, мистером Харпером. А не прислал ли этого чудака сам мистер Харпер?
– Ну, чего тебе? – спросил Семен Иванович.
– Ты уничтожил нашу свободу, тиран!
– Да, я уничтожил вашу свободу, – охотно согласился
Семен Иванович чувствовал воду внутри виджилянта, она словно текла по его пальцам. Семен Иванович мог сейчас моментально уничтожить этого амраша изнутри – ледяным взрывом, обратив вольные дигидроли в полимерные цепи, растущие как черви. Семен Иванович мог поступить как могучее божество, но неожиданно подумал, что мертвое божество лучше живого.
25
Brutus (лат.) – тупой, дурак.
Выстрел опрокинул Семен Ивановича на землю.
«Вот и всё. Красивая смерть, и она мне тоже удалась», – подумал он напоследок. Потом к нему пришла сама Она, похожая на Любу Виноградову, только без ее недостатков, и повела за собой. Проще говоря, Семен Иванович умер. Мать всего, которую атеисты некрасиво называют вакуумом, приняла его душу обратно. А ледяной туман тут же покрыл его тело изморозью, окрасив благородным серебряным цветом, как древнего северного князя.
Виджилянт, все еще раздувая ноздри, посмотрел на тело поверженного врага и убедившись, что тот мертв, хихикнул. Наверное, он хотел посмеяться еще и даже исполнить что-то вроде ковбойского танца, но тут ему стало нехорошо. Ему стало совсем плохо, когда лед, разорвав его куртку, вышел изнутри, из его груди. Виджилянт повалился назад, и, хотя он был уже мертв, тело его дрожало – из ушей, глаз, рта и других отверстий лезла снежная масса. А затем он просто лопнул вместе с сапогами и джинсами. На месте виджилянта остался сугроб, украшенный окровавленным тряпьем и гирляндами кишок. На вершине сугроба лежал раритетный винчестер.
14. Пуля – дура
У меня часто так бывало, просыпаешься посреди ночи – и ничего не понимаешь. Кто я, где я, какой год, как меня зовут? Понимаешь только одно, что существуешь. И от одного этого факта такое счастье ощущается. Секунд двадцать ощущается, пока всё не вспомнишь. Но сейчас, когда я вспомнил, то все равно был готов плясать. Я был Там, но вернулся! Смерть отпустила меня, моя душа не растаяла в бездне.
Настя прибежала на звук выстрела через пару минут. Она была уверена, что я – уже того. Дырка на груди, а сзади, под лопаткой, вообще пробоина. Но когда подоспели все остальные – минут через десять – они решили, что я, может быть, и не так уж мертв: ранение сквозное, вроде дышит мужик, а вот уже просит выпить для сугрева.
Тут и ежу понятно, повезло мне вовсе не оттого, что я такой пригожий. Мертвая вода живет во мне и со мной, через меня она изучает наш мир, чтобы стать водой живой.
Из лазарета я удрал посреди ночи, с двумя рубцами, оставшимися на месте дырок. И дунул не на Земский Собор – всеобщего предводителя выбрали и без меня – а прямо к Настасье, вон сопит рядом...
Я встал и подошел к окну. За тонкой стеклянной преградой гулял древний дух зимы, исконный Дед Мороз. Ненадолго мне показалось, что и сам я – снаружи, кружусь холодным вихрем над землей и морем, восстанавливая свои самодержавные
Без стужи нет тепла, без зла добра, без смерти жизни.
Владимир Малов
Открытие Америки или Перенос Коровушкина
3 августа 1492 года из испанского порта Палос в плавание через Атлантический океан отправились три каравеллы Христофора Колумба с целью открыть западный путь в Индию и в Восточную Азию. Чтобы выменивать у туземцев золото, мореплаватель захватил с собой множество дешевых стеклянных бус, ножей и прочих безделушек.
Некоторые обстоятельства первого плавания Христофора Колумба удивительны. Исследователей озадачивает даже сама непоколебимая вера мореплавателя, что он непременно достигнет Индии, двигаясь западным путем. Поразительно и то, что каравеллы Колумба сразу же выбрали верный маршрут.
1
Журналистов Николай Леонидович Коровушкин не любил. Да и как их любить, если журналист, независимо от пола и возраста, это бесцеремонное, развязное существо, для которого нет ничего святого. Существо, наделенное, в довершение всего, весьма неважными мыслительными способностями. Столь нелицеприятное убеждение сформировалось у Николая Леонидовича как в результате многократного личного общения с этими бесцеремонными существами в тех случаях, когда он давал интервью – в качестве очень известного ученого, – так и знакомства с текстами, которые после этого появлялись в печати.
Тексты обычно вызывали у Коровушкина еще большее негодование, чем развязные манеры их авторов. Читая, Николай Леонидович хватался за голову и порывался немедленно звонить в редакцию, в Союз журналистов и в Комитет по печати Государственной думы. Однако, будучи человеком отходчивым и мудрым, быстро остывал и с иронической усмешкой откладывал очередную публикацию в сторону.
Остыть помогала простая, хотя и горькая мысль: подавляющее большинство читателей, увы, теперь достойно как раз таких текстов, потому что интеллектуальный уровень общества по разным причинам падает на глазах, и неизвестно, чем все это закончится. А настоящему ученому, всецело поглощенному своим делом, надо, конечно, быть выше всего и продолжать работу.
Правда, отходчивость Николая Леонидовича приводила к тому, что по прошествии некоторого времени, сделав новое важное открытие (а делал он их то и дело, причем, будучи ученым-универсалом, в разных областях науки), он давал согласие на очередное интервью, и – все повторялось с начала.
В конце концов, однако, чаша терпения переполнилась, и всемирно известный ученый дал себе слово исключить любые контакты с журналистами навсегда. Слово свое Николай Леонидович очень долго держал. Но теперь значение сделанного им нового открытия было столь огромным, что пришлось, скрепя сердце, проводить пресс-конференцию.
Журналистов, разумеется, оказалось несметное количество, их общая копошащаяся масса то и дело вызывала у Коровушкина усмешку. С этой усмешкой, закончив сенсационное сообщение о сути своей работы и перейдя к ответам на вопросы, Николай Леонидович и обозревал беснующийся перед ним огромный зал.
Сказать, что зал был переполнен, значит, ничего не сказать. Стены, казалось, вот-вот треснут, вызвав обрушение потолка и неминуемые человеческие жертвы. Многие журналисты бесцеремонно сидели на коленях своих коллег, проходы тоже были забиты пишущей и снимающей братией, представители которой вытягивали шеи и мешали телеоператорам.