Фантастика и Детективы, 2013 № 9
Шрифт:
Антон покивал. Кто такая Анна Каренина, он не помнил. А может, и не знал вовсе.
— А ты-то как? — спохватился он. — Ты сам кем работаешь?
Игорь махнул рукой.
— Я, старичок, можно сказать, летун.
— Лётчик?
— Да нет же. Летун. Так в лохматые времена говорили о людях, ни на какой работе не задерживающихся. Что, не понимаешь? Я переучивался четыре раза, старик. Мне перегружали память.
Следующие полчаса Игорь, азартно жестикулируя, рассказывал, как ему индуцировали новые знания на место старых. Неизбежными при этом потерями памяти он пренебрегал. Снижением зарплат — тоже.
— Ты пойми,
Школьный приятель ушёл, а Антон ещё долго сидел, подперев руками подбородок и бездумно разглядывая макет межпланетного двигателя в одну сотую натуральной величины. Затем поднялся, подключился к сети. Нашёл общую фотографию в школьных архивах, долго глядел на умостившуюся на правом фланге миниатюрную и кареглазую Машу Савёлову. Мучительно пытался вспомнить, но не вспоминалось ничего, кроме разрозненных, несвязных фрагментов.
Антон откинулся в кресле. По центру фотографии, разметав по плечам золотые локоны, улыбалась высокая, выше всех в классе… Антон выругался, он не помнил имени. Вгляделся в надпись под снимком — Виктория Литовская. Что-то такое было связано с ней, что-то нестандартное и важное. Антон, наморщив лоб, попытался припомнить, что именно, и не смог.
— Вика Литовская, — набрал он номер Игоря. — Ты не говорил о ней.
— Да, конечно, — Страхов откашлялся. — Вика… Неважная у неё ситуёвина, старик. Скверная, прямо скажем, ситуёвина. Ты, впрочем, мог бы позвонить ей, узнать.
— О чём узнать-то? — взмолился Антон.
— Ах, да, ты же не помнишь ни черта. Вика… в общем, она оказалась невнушаемой.
Сконструированный в середине двадцать первого века гипноиндуктор вывел научно-технический прогресс на новый виток. Нужда тратить лучшие годы на учёбу отпала. Знания, накопленные человечеством, оказались доступны сразу — после гипнозагрузки базового пакета информации. За несколько последующих лет новоиспечённый специалист набирал производственные навыки и становился профессионалом.
Темпы развития технологий увеличились экспоненциально. На заводах, в полях, у конвейеров работников заменили роботы. На Земле наступил век высоких технологий, и человечество рванулось за её пределы — в космос.
Наиважнейшим индивидуальным качеством неожиданно стал объём памяти. Знания, необходимые для овладения сложнейшими специальностями, занимали память целиком, без остатка. Нейробиология, теоретическая математика и ядерная физика оказались доступны лишь немногим. Зато инженером, адвокатом, врачом мог без особых усилий стать каждый. А вернее — почти каждый: часть человечества, малая его толика, оказалась невосприимчивой к любому, даже самому сильному гипнотическому воздействию. Невнушаемость, свойство, некогда незначительное, стало вдруг сродни неполноценности.
— Не думала, что ты вообще помнишь о моём существовании, — Вика Литовская была на голову выше Антона, ему приходилось смотреть на неё снизу вверх.
— Я и не помнил, — признался Антон. — У меня беда с памятью, профессиональный склероз. Иногда забываю, где лежит зубная щётка. Иногда — что она есть.
Они медленно брели по парковой аллее. Антон взял отпуск — впервые за последние десять лет. Поначалу он сам толком не знал, зачем позвонил бывшей однокласснице и попросил о встрече. Потом понял — он подсознательно искал человека под стать себе. Не такого, как все, исключение из общих правил. Они с Викой оба были исключениями. Только по разные стороны этих правил.
— Что тебе от меня надо?
Антон сбился с ноги. Он не знал, как ответить.
— Присядем? — предложил он, кивнув на парковую скамейку. — Я хочу… хотел бы рассказать о себе.
— Мне? Зачем?
— Возможно… Знаешь, возможно, мне нужен человек, способный меня понять.
— Боже, какая чушь, — Вика закусила губу, затем двинулась к скамейке, уселась. — Элитному интеллектуалу понадобился слушатель-изгой. Это примерно как если бы римский император принялся жаловаться на жизнь рабу в каменоломне. Ладно, рассказывай.
Антон принялся рассказывать. Сбивчиво и торопливо. О том, что работает по шестнадцать часов в сутки. Что нет друзей, нет девушки, никого нет. И увлечений тоже нет, никаких. Что непрактичен, рассеян и житейски чудаковат. Что…
Он рассказывал и чувствовал, что говорит не то и не так. Не подбирались нужные, убедительные слова. Забытые слова, стёртые. Антон замолчал.
— Ну-ну, дальше, — подбодрила Вика.
— Недавно я понял, что больше не человек, — выпалил Антон. — Я — машина. Очень умная, очень компетентная в своей области машина. Способная ставить опыты, анализировать и находить решения. И не способная ни на что другое. Я ведь, по сути, ничего не знаю вообще. Я словно в… — он щёлкнул пальцами, не в силах подобрать слово, — в обмотке, в замотке, в…
— В коконе, — подсказала Вика.
— Да, именно. Внутри кокона мне хорошо и спокойно. Снаружи… Я попросту не знаю и не понимаю, что творится снаружи. Я ничего не читаю, не смотрю, не слушаю музыку, не путешествую. Фактически — не живу.
— А жениться тебе в голову не приходило? Завести детей.
— Приходило, — криво усмехнулся Антон. — Только мне ведь нельзя. До сорока пяти или, возможно, до пятидесяти, пока не началось старение и память ещё способна удерживать знания. Семья, дети — это лишняя информация, большого объёма, она вытеснит другую, необходимую для работы, станет превалирующей, она…
— Кошмар, — Вика ошеломлённо потрясла головой. — Если ты не утрируешь — это кошмар. Я и подумать не могла, что у твоих орденов и медалей такая оборотная сторона. Я сочувствую тебе. Правда. Получается, что я, выброшенный, по сути, из жизни человек, профнепригодный, прозябающий на государственное пособие, нищий, живу намного содержательнее и интереснее, чем ты.
— Ох, — Антон почувствовал, что краснеет. — Я ведь даже не спросил, как ты живёшь.
Вика невесело усмехнулась.
— Тебе это ни к чему. К тому же, лишняя информация. В двух словах — живу с мамой, в безденежье, экономим на всём. Раньше играла в баскетбол, не поднялась выше второй лиги. А больше я ни на что не пригодна — с тем, что я могла бы делать, роботы справляются лучше. Кстати, — Вика вновь усмехнулась, — мне тоже нельзя замуж, или, точнее, не рекомендуется. Слишком большой шанс, что дети окажутся такими же, как я. Ладно, поговорили. Пойдём? Мне пора уже, мама ждёт.