Фантастика и Детективы, 2013 № 9
Шрифт:
— Постой, — Антон мучительно пытался собрать воедино разрозненные, норовящие ускользнуть мысли. — У меня есть идея. Вернее, предложение. Что, если я… мы… мы с тобой…
— Не продолжай, — Вика хмыкнула. — Что если нам переспать, ты хотел сказать. Я против.
— Да нет же. Почему обязательно переспать? Я хотел…
— Прости, — Вика потупилась. — Я стала чересчур циничной. Знаешь, когда ты никому не нужна, поневоле станешь. Что ты хотел предложить?
Антон заставил себя собраться. Ему казалось, что от его слов будет зависеть что-то очень важное, наиважнейшее. Он сам не понимал почему.
— Я хочу предложить тебе
— Секретарша? — удивлённо помогла Вика.
— Точно, — улыбнулся Антон. — Я хочу переквалифицироваться. Заменить память. Я не знаю, кем хочу стать, понимаешь? Я ничего не знаю, кроме своей физики и сопряжённых профессий. Но я не хочу. Не желаю больше жить в коконе. Мне нужна информация. И… да попросту нужен добрый советчик. Человек, с которым можно это всё обсудить. Я стану платить тебе сколько скажешь. Жить можешь у меня. До тех пор, пока… в общем, пока тебе не надоест. Да — спать вместе не обязательно. Ты согласна?
Сначала в пентхаузе на шестидесятом этаже элитного небоскрёба появилась мебель. Вслед за ней — пищевой процессор последней модели, с меню в десять тысяч блюд. Комплект спортивных тренажёров, теннисный стол и баскетбольная стойка с корзиной. А также появилась кадка с декоративной пальмой, бамбуковая галерейка и цветы во множестве, так что квартира, по словам Антона, стала походить на ботанический сад.
Два месяца Вика провела в сети, кропотливо собирая и систематизируя информацию.
— Специалист справился бы за пару часов, — сказала она, положив перед Антоном итоговую распечатку. — Иногда я чувствовала себя так, словно у тебя ворую.
— А проституткой больше не чувствовала? — подначил Антон.
— Извини, нет, — парировала Вика. — Из древних руководств я выяснила, что в обязанности секретарши входит спать с боссом.
— А там не написано, что секретарша должна быть при этом выше босса на голову? В буквальном смысле причём.
— Только, что должна быть на порядок умнее. Как видишь, с этой стороны у нас всё в порядке.
Оба расхохотались, и Антон приступил к изучению распечатки.
Выяснилось, что спрос на технические профессии на Земле упал. Физики-ядерщики всё ещё требовались отчаянно, так же, как математики и нейробиологи. Однако прикладные профессии в чести были большей частью во внеземелье. В то же время, востребованными оказались специальности, о которых Антон доселе и не слыхал.
— Ценитель живописи, хм-м, — вслух считывал он информацию. — Чтец-декламатор, меломан, массовик-затейник, конферансье, тамада. Что это такое? Я попросту не знаю значений этих слов.
Вика терпеливо принялась объяснять. За последние полтораста лет, говорила она неторопливо, технический прогресс вытеснил и подавил развитие гуманитарное, и теперь спохватившийся социум старался упущение наверстать.
— Деньги не бог весть какие. Взять, скажем, тамаду. От него требуется, — Вика справилась с приложением к итоговой выборке, — знание двадцати тысяч анекдотов и тостов. Немного, в общем-то. Умение доминировать в группе. Навыки определять и строить настроенческие кривые. Что тут ещё — поведенческие особенности социума, умение гасить острые ситуации, чуткость. Как тебе?
Антон помялся, почесал в затылке. Выслушал об особенностях профессий журналиста, методиста-литературоведа, музыкального критика.
— Знаешь
— Профессиональным читателем, — помогла Вика. — Прекрасная профессия, мне кажется.
— Точно. Давай позовём его в гости. Я бы его поспрашивал. Закажем этой штуковине, — Антон кивнул на пищевой процессор, — что-нибудь особенное.
— И как ты меня представишь? Так и скажешь — многопрофильная секретарша?
Антон вновь почесал в затылке.
— Можно как любовницу, — сказал он и, когда Вика скривилась, поспешно добавил: — Или, если хочешь, как сожительницу. Прости, я не улавливаю нюансов. Это нехорошие слова, да?
Вика усмехнулась невесело.
— Вульгарные, — пояснила она. — Лучше уж скажи «домработница».
Петька Климаш обзавёлся вздыбленной шевелюрой, жидкой метлообразной бородёнкой и фигурно закрученными усами.
— Кустисто живёте, бояре, — похвалил он, осмотрев квартиру. — Хоромы, однако, мать-перемать.
Следующие два часа Петька не закрывал рта. Речь его, жуткую помесь архаизмов, неологизмов и нецензурщины, Антон воспринимал с немалым трудом.
— Карие глаза — песок, осень, волчья степь, охота, скачка вся на волосок от паденья и полета, — вещал Петька. Это Киплинг, многомудрые паны, не хрен собачачий. — Не спрашивай, по ком звонит колокол, он звонит по тебе, — а это, человекообразные, Хемингуэй, типа эпиграф, двадцатый век, блямбой буду. Стилистика какова, а? Охренительная стилистика, господа карбонарии.
— Петя, — встряла Вика, прервав длиннющую цитату из Макиавелли. — А как же новая литература, современная? Ты новые романы читаешь?
— Что значит «читаешь»? — возмутился Петька. — Кто сейчас вообще читает, козу твою поперёк. Раз в месяц подгружают, само собой. Меркурианская ночь обожгла задубелые босые пятки. Это Сидоров, из новых, не слыхали? Тот ещё небесный муравьед. Чушь, между нами говоря, пишет гунявую и ересь. А вот ещё Опанасенко…
— Постой, Петя, — Антон решительно вскинул ладонь. — А кому всё это надо? Вот ты читатель, для кого ты читаешь? Вернее, для кого тебе подгружают литературу? Кто её пишет?
— Ну, ты, гуманоид, даёшь, — изумился Петька. — Как это, ёж твою, кто? Борзописцы пишут. Рифмоплёты. Которые больше ни хрена не умеют. И музыку такие же сочиняют. И картины малюют. Всё они. Ну, эти, невосприимчивые, — Петька кивнул на Вику. — Как она. Или ещё придурки, которые отказались.
— Какие придурки? От чего отказались?
— Как от чего? От гипноиндукции, мать её в тау кита.
— Талант, — говорила Вика устало. — Чтобы творить, нужен талант. Никакой гипноиндукцией ты его не заменишь. Убить — запросто, заменить — никогда. Чтобы писать, рисовать, лепить, нужен талант. Не благоприобретённый — врождённый и отточенный тяжёлым, кропотливым трудом. Чтобы стать литератором, надо, прежде всего, читать. Не как Петька, он знает литературу, но не понимает её. Надо слышать, чувствовать слово, наслаждаться им, вбирать в себя гармонию языка. То же относится и к музыке, скульптуре, театру. Их не знать надо, а чувствовать — жить с этим в душе, носить в себе, страдать. Вот тогда только…