Фантастика и фэнтези польских авторов. Часть 1
Шрифт:
Я и оглянуться не успела, а уже была у меня вполне себе приличное платьице, готовое к тому, чтобы утром надеть его и дальше выступать. У зятька-барона сердце было доброе, и хотел он мне на дорогу повозку дать или лошадь, только как же могу я свое предназначение найти, едучи в повозке или на лошади? Это хорошо для людей королевской крови и больших господ. Их предназначения крупные такие, иногда они даже сами кричат, где находятся, в чем заключаются. А я, что я — простая деревенская девушка. Вот как бы я на таком коне, что быстрее ветра мчит, ехала, наверняка ведь судьбу свою, предназначение свое и проглядела. А вот это уже никак бы хорошо не было. В конце концов, именно за тем я в свет отправилась, чтобы найти его. Как же я вернусь домой без предназначения своего? Так что не взяла я ни лошади, ни повозки, и на следующий день отправилась я пешочком в дорогу, а дамочки-дворяночки махали мне платочками с замковых башен.
Шла я себе, шла, и мне даже немного скучно от этого стало. Моего предназначения как-то нигде видно не было, пейзаж вообще каким-то однообразным сделался: дерево — луг — дерево. Уже и ноги начали побаливать, я даже чуточку пожалела, что не взяла той повозки, которую мне зятек барон дать хотел.
А сколько я наслушалась у себя дома от проезжих про опасности, что путников поджидают. Под мостами в реках монстры проживать должны были и людей поедать, а я нигде даже ручейка не видела, а такой ой как пригодился бы, потому что жара делалась все несноснее, и я бы с охотой водички холодной напилась. На перевалах должны были гнездиться целые орды троллей с дубинами, которые были купцу башку одним ударом расколоть. А тут на горизонте даже холмика не было видно. Я уже подумала, что все те путники из очень дальних краев прибывать должны были, потому что я, к примеру, до самого обычного леса, в котором самые обыкновенные разбойники нападают, еще не дошла. И я даже беспокоиться стала, а не является ли моим предназначением получить от этого жаркого солнца, скажем, удара какого, или какую иную заграничную болячку, с которой дома бы показаться не могла, как вдруг, глянь — а на горизонте лес. Широкий, конца совсем не видать. Поначалу я обрадовалась: приятно же в тени деревьев кусок дороги пройти, а потом чуточку задумалась, ведь оно, если лес широкий, так наверняка и длинный, а солнышко — пускай все так же жаркое, словно костер — уже книзу покатилось. А ночью одной в лесу, скажу вам, удовольствия никакого. Я у себя в деревне от путников наслушалась о тех лихах, что по ночам пробуждаются. Хотя, если проезжие те были родом из сторон таких далеких, что там были тролли и монстры под мостами, то, может, и лиха тоже были отдаленные. Впрочем, монстры не монстры, лиха не лиха, видать, такова моя судьбина, таково мое предназначение. Подумала я еще и о том, что в лесу наверняка какой-никакой ручеек имеется, так что напьюсь я наконец холодненькой водички, что весьма подняло мне настроение, потому что путешествовать высохшим в трут горлом никакое даже не удовольствие, а прямо скажем: неудобство.
Вошла я в тень деревьев, и сразу же мне легче стало. Начала я по сторонам разглядываться, нет ли поблизости ручейка какого-нибудь. Не совсем же я дура какая, чтобы с тропы сходить и искать ключей в лесной глуши. Я — то знаю, слышала от проезжих, какие страхи и ужасти в глуши сидят и только зубы скалят.
Шла я так себе через лес, в тенечке, жажда, правда, уже серьезно донимать стала, а за ветвями солнышка уже совсем видать не стало, тьма начала опускаться. Совсем темно сделалось, и стало мне как-то не по себе. Я, конечно, устала, но решила, что в лесу места для отдыха искать не стану, нужно идти и идти до тех пор, пока из чащобы не выйду. Пока по дорожке иду, наверняка не заблужусь, так что ускорила я шаг, стараясь ни по сторонам, ни перед собой не глядеть, а только под ноги, чтобы ни о какой коварный корень не перецепиться.
И тут на тропу выскочило несколько амбалов в масках. Я прямо вскрикнула от страха, а голос у меня тако-ой, что птицы на другом конце деревни до смерти пужаются. Разбойники прямо за уши схватились, а один — атаман, наверное — снял маску и стал мне объяснять, чтобы я не вопила, они порядочной девушке ничего плохого не сделают, что они только на богатых бесчестных купцов охотятся ну или развращенных аристократок ради выкупа похищают. Тут я уже совсем удивляться перестала, почему это дворяночки те так часто из замка и в замок сестрицы моей путешествуют, лишь бы через лес проехать. Этот их атаман такой красавчик был, что дамочки табунами через лес несутся, лишь бы он их похитил и улыбнулся им чарующе, как и следует ожидать от разбойника-джентльмена. Я то знаю, что подобные мечты не для меня, я ведь девушка порядочная. Ну и хорошо, а то бы сразу начала вздыхать от любви к нему.
А разбойники и вправду джентльменами были. Сказали, что я могу у них переночевать, в убежище лесном, вместе с парочкой похищенных ранее дамочек, а утром они проведут меня до лесной опушки. Один тут же факел принес, чтобы мне дорогу осветить, а то не хватало еще, чтобы я себе ноги свернула. Как бы я тогда свое предназначение смогла искать? Глянули они в свете того факела на меня, и еще больше вежливыми сделались, один только, правда, уставился. Я не удивляюсь ему, понятное дело, не красавица, опять же, после всех сегодняшних странствий очень разлохмаченная была. Они, вообще, очень должны были быть воспитанными, потому что атаман мне руку подал и завел в лесное убежище. Дамочки, меня увидав, развизжались, вопить начали, что не хотят, чтобы их в лягушек превратили. Нет, эти дворяночки такие глупые бывают. Только я голову ними себе не заморачивала, только приложила ее к подушке и тут же заснула.
Похоже, я очень даже сильно устала, так как проснулась, когда солнце стояло уже высоко. Но я тут же поднялась, ведь нужно было отправляться в путь. Когда я вышла из избушки, один разбойник упустил котел с водой прямо себе на ногу. Боль, наверное, было ужасная. Атаман, приглашая меня позавтракать, тоже немного странно глядел. Ну, мама всегда следила за тем, чтобы я была прилично одета и, по возможности, хорошенько причесана. Сама себя довести до такого порядка я неспособна. В общем, я поела, поблагодарила хорошенько и отправилась дальше в сопровождении таких хорошо воспитанных разбойников.
А когда уже выходила из леса, то подумала, что это уже третий день моих хождений. Ужасно сложным должно быть мое предназначение, раз так далеко нужно его разыскивать. Так что поделать, судьбу не выбирают, так что, чтобы не терять времени на раздумья, я просто отправилась дальше. Долг есть долг.
И вот так я шла уже приличное время, пейзаж сделался еще более однообразным: сплошной луг и луг, даже деревьев не было, как вдруг на горизонте чего-то показалось. Подхожу поближе, а там сразу и деревьев купа, и мостик над речкой. И еще кое-что под теми деревьями. Мне показалось, что это как раз одно из тех чудищ, про которых рассказывали проезжающие. Ну ладно, думаю, раз уже такое мое предназначение, надо идти. И я пошла на встречу со своей судьбиной.
Но оказалось, что это вовсе не конец моих скитаний. Под деревьями никакого чудовища не было, а только разбитая телега, выглядящая так, как будто над ней поиздевалась банда троллей. Но ведь тролли — они в горах, так что над этой телегой должен был издеваться кто-то другой.
Я уже собралась было отправиться как можно скорее дальше, это на тот случай, если бы под мостом и вправду чего-то таилось, как слышу вдруг чей-то стон. Все мои прямые углы на голове чуть ли не выпрямились, потому что показалось мне, будто бы та гадость из реки уже вылезла, но на самом деле это какой-то человек страдал под кучей досок. Я вздохнула облегченно, а поскольку сердечко у меня, чего уж там хвалиться, вполне себе доброе, но, к счастью, вовсе не золотое — вот тогда бы у меня сердце было тяже-о-олое — пошла я выяснить, что там с несчастным. Оттащила немного я все те дровеняки и остатки товара, который на телеге везли, и попадается мне тут разбитое зеркальце, ну тут я и сама застонала. И не потому что разбитое зеркало — к несчастью, а потому что сама увидела, как я выгляжу. Нечего удивляться, что разбойники какие-то такие были, что и на себя не похоже. По-моему, я уже говорила раньше, что никогда раньше красавицей не была. Все те прямые углы на голове, носик, глазки заиленные… А сегодня эти мои волосы, мало того, что выкрученные туда-сюда, это как обычно, так еще и во все стороны торчат, словно я сбежала из кабинета какого-то математика. Это, видно, когда по лесу ходила шевелюрой, должно быть, о ветки цеплялась, того и гляди, чтобы какая-нибудь птаха на голове у меня гнездышко себе совьет. Мое замечательное выходное платьице как-то так порвалось кое-где и измялось, сразу видать, что в нем на бал ходить, а не для девушки приличной надевать. Лицо мое от солнца загорело, а вот глазки как-то сильнее помутнели. И вот как могла я перед бедным раненым человеком вот так показаться, это же не знаем мы, чего на него напало. А то подумает еще, что это чудище остатки доедать прибыло.
Я быстренько сбежала к той речке, обмыть водой лицо, платье отряхнуть, волос немного водой смочить, чтобы не так торчали. Ну а когда уже с собой управилась, набрала водички в какой-то черепок, это на тот случай, если бы раненому пришлось подать, и вернулась к телеге. Оттащила все оставшиеся доски — и что же я вижу: лежит под ними какой-то молодой, наверняка благородный, уж больно нежным выглядел он на рабочего человека, весь в пыли, с раной на лбу. Мужик совсем даже не могучий, а рядом арфа с несколькими порванными струнами, так я сразу догадалась, что это наверняка бард. Так я немножко той воды, что в черепке была, ему на лицо вылила. Очнулся он и начал меня расспрашивать, кто это тут. Сначала я удивилась немного, ведь рядом же стояла, а потом меня в голову стукнуло, что бедняжка наверняка слепой. Так что все мои старания, чтобы его не перепугать, понапрасну пошли. Я положила ему холодный компресс на лоб и говорю, что зовут меня Лягушкой, сама же спрашиваю, а что с ним случилось. А он отвечает мне, что на их караван напала банда диких троллей. Тут я чуточку удивилась, ведь тролли обязаны жить в горах, как рассказывали проезжие. Подумала я, что у бедняги какие-то видения после удара по голове, опять же: на солнце лежал неизвестно сколько времени. Тогда я сделала ему еще один холодный компресс и решила возле этой разваленной телеги переночевать, ведь одного такого его не оставишь, а тащить недавно раненого с собой — тоже нехорошо. Собрала я доски в кучу, из узелка огниво вытащила и устроила костер. Одну, самую крупную поломанную доску я себе оставила, на тот случай, если бы под мостом и вправду какое чудище жило, чтобы было его чем по башке засветить. Из разбитых сундуков выкопала я какие-то пелерины, потрепанные немного, зато высококачественные, из каких-то заграничных материалов. Одной такой пелеринкой барда прикрыла, который тут же и заснул, а второй — себя. И подумала, что такая вот пелерина — это хорошая идея, можно ведь закутаться в нее и людей не пугать, так что я решила забрать ее себе. А тем, кому она раньше принадлежала, в ней уже не нуждаются.
Темнота наступила так быстро, словно пряталась за близкими деревьями. Так я сажусь себе у костра и беру покрепче тот дрын в руки. Пускай кто-то попробует меня слопать, увидит тогда. Сидела я так, сидела и, похоже, прикорнула, потому что разбудил меня голос того барда. Похоже, меня он звал: «Лягушечка, Лягуша?» Хорошо еще, что разбудил меня, а то кто его знает, не проснулась бы я по причине такой дремы в пузе монстра какого. Ну так я спрашиваю его, чего нужно, а он мне на это отвечает: «Ты откуда здесь взялась, Лягуша?» Оно мне как-то странно сделалось, никто меня до того Лягушей не называл. Только показался он мне человеком симпатичным, а я же девушка честная, так что и рассказываю, как оно все было, и что ищу я свое предназначение. Раз уж он меня расспрашивает, так и я его тоже, явно ведь пришел он уже в себя, и кажется мне, что беседа ему не повредит — что он сам тут делает, и кто он такой. Он же на это улыбается и дальше расспрашивает: