Фантомная боль
Шрифт:
Вот за что этот материн новый муж (у которого, фыркал про себя Миша, кроме денег, никаких больше достоинств и нет) свою Анжелу обожает? Похоже, задался когда-то целью вырастить идеального человека и теперь счастлив, что удалось. Она знает, какой вилочкой полагается есть папайю и чем Кортес отличается от Кортасара. Классику читает! А если не классику, то – Миша сам видел – сборники каких-то юридических документов, статистические отчеты и толстые «экономические» журналы. Вот скажите, будет нормальный человек такое читать?
Да Миша в первые же дни в новой семье понял, что у Анжелы мозги набекрень, и как раз
Он тогда еще не думал, что останется в этом доме надолго, все планировал сбежать к отцу, так что с новоявленными родственницами общаться не стремился: буркнет «привет», столкнувшись в коридоре, – и привет! Да и сталкиваться особо не приходилось: домище себе отчим отгрохал немаленький, хоть неделями по нему броди.
В библиотеку Миша тогда забрел почти случайно. Но раз уж забрел, почему бы не приглядеть какую-нибудь книжку поувлекательнее? Что-нибудь про звездные корабли, отважных космопроходцев и галактических злодеев – чтобы все бегали с лазерами и в одиночку побеждали целые флотилии космических пиратов. Не то десять минут, не то полчаса он шарил наугад по высоченным, до потолка, стеллажам, но книжки попадались все какие-то неудобочитаемые.
– Привет! Ищешь что-то конкретное? – Тихий голос прозвучал за Мишиной спиной так неожиданно – он едва не свалился с верхней ступеньки библиотечной стремянки.
Эта самая стремянка, кстати, понравилась ему больше всей библиотеки: широкие деревянные ступени, удобные поручни, колесики внизу, чтобы не таскать от стеллажа к стеллажу, а возить, «как белый человек». Вот он и возил. И по верхним полкам шарил не оттого, что рассчитывал именно там найти что-то интересное, а просто ради удовольствия. Почему-то стоя на этой солидной конструкции – ее даже стремянкой было как-то неловко называть, – Миша чувствовал себя таким же солидным и значительным. И вот – здрасьте! Приперлась зануда-сестрица:
– Привет, – буркнул он не оборачиваясь. – Про космос в этом завале есть что-нибудь?
– Разумеется, – тоном завзятого библиотекаря ответила Анжела и указала на стеллаж, который Миша уже проглядывал. – Вот здесь карты звездного неба, справочники, история космонавтики и тому подобное.
– Какие еще справочники? – возмутился он. – Мне нужно про космических пиратов, дальние планеты и все такое.
– А, фантастика! – тем же «библиотекарским», подчеркнуто дружелюбным тоном воскликнула Анжела. – Ты предпочитаешь космическую оперу, затерянные миры или?..
– Какую еще оперу? – перебил Миша. – Это где все поют наперебой, что ли? Чушь какая! Мне бы просто книжку. Почитать. Перед сном. Ферштейн? – Он заподозрил, что занудная сестрица просто решила над ним поиздеваться, и потому начал грубить.
Анжела, не обратив никакого внимания на его выпад, продолжила все так же дружелюбно, но без улыбки:
– К жанру космической оперы относят произведения, где приключения героев происходят в космосе…
– Во-во! – обрадовался Миша. Все-таки эта зануда не издевалась, зря он так решил. – Приключения. В космосе.
Анжела слегка сдвинула брови и потерла кончик носа:
– Ну, классики у нас, конечно, есть. Вон там, – она махнула куда-то в угол, – Берроуз, Азимов, Гаррисон, Гамильтон, «Дюна» гербертовская, Нортон, кажется, хотя я точно не помню. Но самая современная литература, я имею в виду фантастику,
Все-таки! Все-таки она над ним издевалась. Перечисленные фамилии ничего Мише не говорили. Может, он просто не помнил? Он вообще не привык обращать внимание на автора. Современная литература, фу-ты ну-ты, как серьезно! Литература – это книжка, от которой не клонит в сон, и какая разница, кто ее написал. Но этой ботаничке такого не понять, слишком просто. Таким занудам надо на все ярлычки повесить, да еще с пятью вывертами и десятью поворотами. И чтоб непременно смысл жизни был. То-то она и не улыбается никогда. Хотя огорчаться этой кукле вроде бы и не с чего. Но, может, ей тоже надоедает быть такой правильной? А как по-другому, она и не знает, откуда? И Мишу стесняется так же, как он ее? Надо бы хоть из вежливости разговор поддержать.
Он плюхнулся в кресло и попытался «поддержать разговор». Но для начала этот самый разговор надо было хотя бы завязать, а о чем с этой куклой можно разговаривать, Миша совершенно не представлял.
Зато «кукла», кажется, не испытывала ни малейших затруднений. Присев в соседнее кресло – на краешек, спина прямая, руки спокойно легли на сомкнутые колени, как на королевском приеме, черт бы ее побрал! – Анжела легко подхватила какую-то Мишину реплику (довольно косноязычную, если честно, чего уж там) и заговорила о картинах:
– Я совсем не специалист в живописи, и вкусы у меня довольно примитивные. Предпочитаю все традиционное. – На этих словах она чуть-чуть, уголком рта, улыбнулась. Или показалось? – Малые голландцы с их натюрмортами, жанровые типа Ватто. Когда просто смотришь и получаешь удовольствие. А тебе что больше нравится?
– Ну… я тоже… чтоб понятно было, что нарисовано. А не то, что тут глаз, тут нога, а посередине вообще не разберешь. Этот, как его, квадрат – ну и чего? Я и сам такой могу нарисовать. И что, все хлопать будут?
– Да. – Она, кажется, опять улыбнулась. – Мне тоже бум вокруг малевичевского «Черного квадрата» и вообще вокруг супрематистов и других абстракционистов кажется сильно раздутым. Ну вот то ли дело… – Анжела потянулась куда-то за спину, выдернула с ближайшего стеллажа – Мише показалось, что наугад, – какую-то здоровенную книгу, привычным движением раскрыла…
Книга оказалась альбомом репродукций, на открытой странице улыбающаяся темноглазая девушка тянулась к виноградной грозди.
– Да, красиво, – протянул Миша. Девушка на картине действительно была очень даже ничего. Хотя сегодняшние девицы наверняка сказали бы, что она толстая. И ничего и не толстая. Такая вся… аппетитная.
– У Брюллова весь итальянский цикл как будто светится, столько в нем солнца, – дружелюбно сообщила Анжела. – Ведь правда?
– Ага, здорово, – согласился он.
– Но мне кажется, для русской живописи это скорее исключение, – продолжала она рассуждать, сама, кажется, потихоньку этими рассуждениями все больше увлекаясь. – Ужасно непатриотично, но я наших художников не очень люблю. Они, конечно, гениальные, кто бы спорил, но мрачноватые, ты не находишь? – Она показала Мише еще несколько репродукций, вероятно, для иллюстрации своей точки зрения. – Ну, кроме пейзажистов, конечно.