Фарфоровые куколки
Шрифт:
— Если вам, девушки, будет нужна работа…
Можно подумать, я смогла бы работать официанткой!
Когда Эдди нанял нам импресарио, Макса Филда, я подумала, что у нас теперь все будет в порядке. Макс искал всевозможные виды мероприятий: клубные развлечения, выступления на вечер или на три.
Сначала мы с Грейс получили первый ангажемент — исполняли вариацию «Дай мне поиграть», которую репетировали когда-то с Руби в течение целых трех выходных в парке Флорентийские сады. Пара выступлений досталась и нам с Эдди.
Однажды вечером я осталась дома с температурой,
Мы сняли танцевальную студию. Грейс и Эдди нравился Коул Портер, и они подобрали идеальную песню с приятной мелодией и хорошим ритмом: «Тебя так легко полюбить». Эдди по очереди репетировал поддержки со мной и с Грейс.
— У Астера и Роджерс, Той и Уинга, Велоза и Йоланды, — у них у всех эти поддержки кажутся такими легкими! Но на самом деле это тяжелый труд! — сказала Грейс как-то после того, как в очередной раз упала.
Как часто Эдди ронял нас то на плечо, то на бедро, то на голову или на колени? А как часто он не удерживал нас, и мы летели на пол? Мы были все в синяках, но сколько бы раз я ни оказывалась на полу, я неизменно вставала и возвращалась в объятия Эдди. Я обожала с ним танцевать. И все время, пока мы были на танцполе, он не отрывал взгляда от моих глаз.
— Ты должна поверить, что мы влюблены, — убеждал он меня. — Покажи публике, что я соблазняю тебя, а ты мне поддаешься. Публика должна понять, что ты стала моей.
И я показывала — это было нетрудно, потому что не было правдой. Макс увидел номер и сказал, что он великолепен. Потом завел разговор об очевидном: вечерний костюм Эдди с длинными полами и широкими лацканами, накрахмаленная манишка и белый галстук — все это безнадежно устарело. Со мной и Грейс Макс был еще жестче.
— А вы, дамы, больше похожи на детей, чем на женщин. Вы молоды, хороши собой, но вам нужны правильные костюмы, чтобы вы выглядели элегантными, шикарными и завораживающими.
Никто раньше не сравнивал меня с ребенком. Я с детства была одета в лучшие платья в Чайнатауне, привыкла к сшитой на заказ одежде, поэтому заявление Макса было даже оскорбительным. Мы с Грейс пошли в магазин и на последние деньги, которые я привезла с собой, купили два одинаковых платья цвета шартрез, с голой спиной и расшитых блестками. В них мы уж точно на детей похожи не были. Макс немедленно устроил нам дебютный показ нашего номера в «Вендом» на Сансет-бульваре.
— Это, конечно, не «Трокадеро» и не «Мокамбо», — сказал Эдди, — но все же роскошный ночной клуб.
Перед выступлением Грейс прошлась по клубу, вернулась в полном восторге и волнении:
— В первом ряду за столиками сидят Ида Лупино, Энн Сотерн и Рэндольф Скотт!
— Ну, нельзя сказать, что это самые известные личности, — фыркнул Эдди, но я заметила, что ему льстит присутствие кинозвезд.
Мы назвались «Танцующими китайскими влюбленными». Мы с Грейс были в новых блестящих платьях, которые рассылали световые блики по всему залу. Эдди, в новом фраке с переливающимися лацканами и набриолиненными волосами, надеялся заполучить сердца всех присутствовавших дам. Мы скользили по танцполу, заключали друг друга в объятия и отпускали, чтобы снова слиться воедино. Хореография Эдди была очень грациозна и включала в себя множество красивых элементов, с подъемами на руки и опусканиями на колени. Вот он, склонившись, целует меня, затем склоняется к Грейс и целует ее. В конце номера он обвивает нас руками и поднимает над землей, а затем медленно и мягко опускает, что подчеркивает не только нашу хрупкость, но и его силу.
Мы окупили новые танцевальные костюмы, но больше нас туда не звали.
— Почему один мужчина танцует с двумя девушками? — спросил менеджер клуба после нашего выступления. — Что это значит? Китайские девушки это приветствуют?
Макс нашел для нас еще пару возможностей выступить во второсортных заведениях, но семнадцати с половиной долларов в неделю на троих, которые мы за это получили, было явно недостаточно для жизни.
Китайцы-повара в ночных клубах так нас жалели, что подкармливали остатками мороженого и черствыми булочками. Мы брали их домой, разогревали на пару и макали в растаявшее мороженое.
Я могла бы написать домой и попросить денег у отца, но не хотела доставлять ему такого удовольствия. Кроме того, для меня такая жизнь была веселым приключением.
Потом удача изменила нам. Нам отказывали снова и снова. В октябре наконец Максу удалось договориться о нашем выступлении перед показом фильма в кинотеатре «Орфей», прямо через улицу от того места, где, по рассказам Руби, она в детстве жила с родителями. Это было наше прощальное выступление: нашему трио отвели место между дрессированными собаками и номером пожилой женщины, которой уже давно стоило забыть о бурлеске. Мы постарались показать себя лучше всех остальных, но публике до нас не было никакого дела: она ждала начала фильма.
После двух недель подобных выступлений Эдди помрачнел. Мы сидели за сценой, на экране уже начали показывать, фильм, и свет от проектора сквозь экран отбрасывал на нас мельтешащие всполохи. Эдди уперся локтями в колени и смотрел в пол.
— Я так давно в шоу-бизнесе, и вот я оказался там, откуда начинал, — вяло произнес он. — Мой отец был врачом, он хотел, чтобы я пошел по его стопам. На первом курсе медицинского факультета в Йеле я отправился в местный подпольный бар, в котором в качестве прикрытия проводили танцевальные конкурсы. Приз за первое место — пятнадцать баксов. Я готов отдать что угодно, чтобы сейчас получить этот шанс.
Я положила руку ему на плечо.
— Ладно, Эдди. Пойдем домой.
Когда он стряхнул мою руку, мы с Грейс подтащили пару табуреток к его ящику и сели рядом с ним. Подолы юбок мы подобрали и уложили на коленях, чтобы они не пачкались о грязный пол.
— Когда-то на выходных я ездил в Нью-Йорк, чтобы посмотреть на Фреда и Адель Астер на Бродвее. Я мог посмотреть их шоу три раза подряд за одни выходные, а потом повторять то, что я увидел, на тротуаре. Далее я шел в Гарлем и смотрел выступление Билла Робинсона, Бэйтса Деревянная Нога и братьев Николас…