Фарфоровый бес

Дьякова Виктория Борисовна

– Да ну!

– Вот-вот. Как опять ночь настанет, так снова мужик на кровати лежит и усмехается. На вторую ночь он даже заговорил с ней. «Ты, говорит, Агриппина Федоровна, прости меня. Но уж больно тоскливо мне в земле сырой лежать, позволь на твоей постельке понежиться». Мадам Вязмитинова прямо дара речи лишилась, как услышала его. А он ее пальчиком манит, да продолжает: «Злые люди, жадные покалечили меня до смерти, извести возжелали. Пожалей меня, Агриппина Федоровна». Прямо молит, и слезы, текут из глаз.

– И что ж госпожа Вязмитинова? – осведомился Четвертинский озабоченно. – Неужто ответила ему?

– Как же она ответит, – упрекнул его Бурцев, – она же мысли не умеет так передавать, как он ей передал. Да и перепугалась

она, в обморок грохнулась. Горничные набежали, насилу в чувство привели. Так несчастная целых два дня после этого слова из себя выдавить не могла.

– Как же она в театр-то приехала? – усомнился Денис. – Не побоялась?

– Так, напротив, чтобы отвлечься, – ответил Бурцев. – А ночью никак по-иному теперь не засыпает, кроме как в присутствии служанки. Кровать повелела заменить вовсе и переставила ее в другую комнату. Вот как!

– Бурцев, что вы все ерунду мелете, – прервал их Каховский в возмущении. – Вы будете Кассандру смотреть или все языки чесать продолжите?

Глава 2

Пикантный оборот

Между обедом у Четвертинского, затянувшимся дотемна, и гвардейским клубом, где ожидалась карточная дуэль Бурцева и весьма самонадеянного московского гастролера из чиновников, Денис заехал ненадолго в Мраморный. Ему не терпелось узнать, не поступало ли еще каких сведений от Анны, когда же она, наконец, приедет в Петербург.

Старый солдат Егор Кузьмич проводил кавалергарда в малую белую гостиную дворца. Перед высоким камином, отделанным мрамором и самоцветами, князь Орлов читал какое-то письмо. Напротив него в кресле сидел старинный приятель граф Александр Сергеевич Строганов. У закрытого бархатными портьерами окна примостилась с шитьем Елизавета Михайловна.

– Вот моя Татьяна Дмитриевна со всей искренностью верит, – рассказывал Строганов и перебрасывал с ладони на ладонь несколько зеленоватых камушков, отшлифованных до блеска, – искренне верит, что камень этот, прозванный змеиным, приносит нашему семейству удачу. Так уж издавна повелось, что делают для нас из него и столешницы, и вазы в гостиные, и часы в него оправляют. Я и учеников своих в академии приучаю с этим камнем работать, тесать его, полировать. Очень уж красивые штуковины из него получаются. А знаешь ты, Елизавета Михайловна, с чего началось для Строгановых знакомство со змеиным камнем? – он повернулся к Олтуфьевой.

– Как не знать, – откликнулся вместо графини Алексей Григорьевич. – Все уж знают, кого не спроси, – он усмехнулся. – Почитай разов сто рассказывал ты, Алексашка. Помирать стану, и то вспомню, как шел твой прадед купец Аникей Строганов по горной тропинке на ваших шахтах уральских, где вы изумруды да прочее богатство свое добываете, и подвернулся ему под ногу круглый камушек. Сам зеленый весь, а разводы на нем черные, как на шкуре змеиной. Вот с тех пор вы камень этот почитаете своим талисманом. Что, скажешь, Алексашка, не так было? – поинтересовался он иронично.

– Так-то так, – ответил Строганов с легкой обидой. – Да только главного ты не сказал, Алексей Григорьевич. Камень этот не просто так, по случаю, Аникею подвернулся, а от большой беды его спас. От укуса змеиного. На дорожке той под камнем Аникея гадюка ядовитая поджидала, готовилась напасть, а как только Аникей камень поднял, так она испугалась и уползла. С тех пор, сколько ни ходил Аникей с камушком этим по горам, так н и одной змеюки и не встретил.

– Ох, умеете вы, Строгановы, легенду о себе сочинить, – подтрунил над ним князь Орлов. – То расскажете, как на собственные деньги, по собственному душевному велению собирали в поход атамана Ермака, мечтали об открытии новой земли за Уральским хребтом. То как там уж в Сибири

какого-то отпрыска ханского схватили и за него выкуп огромный получили, на который государь Иван Грозный войско супротив поляков собрал. А на самом деле, Алексашка, если руку на сердце положить, для царя ли старались вы, для России ли матушки? – Орлов прищурился. – Небось, больше думал твой прадед Аникей, как задобрить царя Ивана Васильевича, чтоб он за строгановские рудники, с которых вы подати не платили в казну, опалу с вас снял. Да откупиться меньшим за большее мечтали…

– Что ж, отпираться не буду, – Строганов снова подбросил камушки. – Что было, то было. Всякие расчеты делали предки мои, ворон не считали на лету, глазами не моргали по-пустому, соображали. А коли нам доставалось перца от царей да императоров, так мы не серчали, исправляли огрехи свои. Долг свой перед отечеством помнили, но и собственный карман не забывали. Государю Петру Алексеевичу для войны со шведами сколько руды безо всякой оплаты поставили? – Строганов загнул палец на правой руке. – Леса опять же строительного для верфей и кораблей. Твою ж эскадру, Алексей Григорьевич, которая турок под Чесмой разбила, из чьего леса рубили? Из нашего, сибирского, – напомнил он и загнул второй палец.

– Ладно, ладно, не ершись, – примирительно заметил Орлов. – Чего нам с тобой считаться, старые уже мы. Поспорили, да и будет. Помрем, пусть потомки решают, кто принес пользу, а кто сам пользовал. Все по заслуженному на небесах достанется.

– Здеся граф Олтуфьев пожаловали, – возвестил Кузьмич, приоткрыв дверь, и закашлялся.

– Позвольте, князь, – Денис вошел в гостиную. Он сразу увидел в руках Алексея Григорьевича лист бумаги и почему-то решил, что это письмо от Анны. Сердце молодого человека взволнованно забилось. Глядя на письмо, он даже забыл, зачем, собственно, приехал в Мраморный.

– А вот и внук, входи, входи, молодец, – радушно пригласил его князь Орлов. – Что новенького в гвардии?

– Да, собственно, и ничего, – ответил Денис рассеянно, стараясь вспомнить, что же в самом деле особенного случилось за последние дни. Но ничего кроме историй о призраке капитана Новикова на ум ему не приходило.

– Небось видения последние обсуждают, – к его удивлению, догадался Строганов и, спрятав камешки в небольшой бархатный мешочек, который носил на груди как амулет, заметно оживился: – Моя Татьяна Дмитриевна тоже слышала эту историю, – начал он. – Говорят, на днях какого-то капитана, бывшего у нас по служебной надобности из Пятигорска, убили на Галерной улице. Вроде как за карточный долг, уж больно он везуч оказался в игре, много выиграл. Вот ему и не простили. Но ничего не известно покуда. Я вот нынче утром с государем Александром Павловичем завтракать имел честь, так не поленился, спросил у графа Кочубея, мол, Виктор Павлович, скоро ли найдут убийцу капитана того, может, после этого он успокоится, удовлетворится, перестанет народ честной пугать. Так он только руками разводит. Ни единой зацепки даже не имеется, Александр Сергеевич, отвечает, ни единого следка преступники не оставили. Чисто все. Вот хоть верь, хоть нет, а словно кара небесная, господи прости. – Строганов поспешно перекрестился.

– Что ж, неужто твоя Татьяна Дмитриевна тоже призрак того капитана повстречала, – ужаснулась Елизавета Михайловна и опустила шитье. – Где ж? Когда ж?

– Боже упаси! – отмахнулся Строганов. – Что ты такое, матушка, удумала. Не ровен час Татьяна Дмитриевна с ним встретится, так совсем мне жизни не будет дома. Прикажет каждую комнату баррикадировать и слуг с ружьями расставлять. Ни приемов тебе, ни банкетов, ни спокойной жизни. Нет, пока ей только слухов достаточно. И то сон потеряла, все выслушивает по всему дому, все выглядывает. А давеча в театре от супруги генерала Вязмитинова такой рассказ услыхала, что насилу отпоил ее чаем, как вернулась. Пока оберег наш змеиный камень не положил ей под подушку, не заснула…