Фата из дождя
Шрифт:
– Илья...
Он молчал. Мимо неслись дома, деревья, фонари, темные силуэты прохожих. «А вдруг он толкнул Коваленко чересчур сильно и сломал бедняге спину?» – мелькнула у Вали, в общем-то, справедливая мысль.
– Илья, мы напрасно его бросили, – дрожащим голосом произнесла она в затылок мужу. – Возможно, человеку нужна помощь.
– Кому? – едва слышно выдохнул Илья.
– Этому... Герману Коваленко.
– Он что, настолько дорог тебе?
– Он мне совершенно не дорог, – честно призналась Валя. – Но нехорошо вот так
– Ничего с ним не будет.
Спорить было бесполезно.
Придя домой, Илья продолжал молчать, словно ничего такого не произошло. Он сел в кресло и развернул перед собой газету.
– Илья!.. – робко начала она. – Ты... ты вот что... ты не прав!
Он молча повернулся к ней – бледный, с мрачными, темными, почти черными глазами, с темной прядью волос, упавших на лоб.
– Это плохая работа, – произнес он спокойно. – Ты должна уйти с нее.
Такого поворота событий Валя меньше всего ожидала.
– Уйти? – удивилась она. – Куда это уйти?
– Домой. Ты будешь сидеть дома. Все равно от твоей копеечной зарплаты, которую ты там получаешь, нет никакого толка.
– Дело же не в деньгах! Просто человек должен чем-то заниматься!
– Будешь заниматься домашним хозяйством, – твердо произнес Илья.
То, что он не кричал и не напоминал о Коваленко, очень взбодрило Валю. Значит, гроза прошла мимо.
– Домашним хозяйством? – иронически переспросила Валя. – Ты, наверное, смеешься. Чего им заниматься-то? Белье машина постирает, СВЧ-печка еду приготовит, которую мы по большей части по телефону заказываем, потому что ты не любишь, когда я надолго пропадаю в магазинах. Что еще? Ах, да, окна надо еще мыть... Но их приходящая работница моет, потому что ты боишься, как бы я, неуклюжая, из окна не выпала...
Ситуация была не самая подходящая для веселья, но Валя вдруг принялась хохотать, даже не закончив свой короткий монолог.
– Ты все время смеешься, – с ненавистью произнес Илья. – Сколько я тебя помню, ты все время смеешься! Хи-хи да ха-ха... Удивительное, фантастическое легкомыслие!
– А что мне, плакать, что ли?
– Это глупый смех, – надменно произнес он.
Валя всей кожей ощущала, как он ненавидит ее сейчас. Но за что?
– Илья, – умоляюще протянула она к нему руки. – Не смотри на меня так! Я не хочу сидеть все время дома. Это имело бы смысл только в одном случае – если бы у нас были дети!
Он смерил Валю тяжелым взглядом и отвернулся, делая вид, что читает газету.
– Милый, хороший мой... – Она села на ковер рядом с креслом, прижалась щекой к коленям Ильи. – Почему ты такой упрямый? Я не так уж и молода, и скоро, возможно, будет поздно... Знаешь, мне даже сны снятся!
– Какие еще сны? – с усилием спросил он.
– Сны, будто у нас ребенок, – призналась она. – Вернее, сначала я его жду. Потом он рождается. Потом я кормлю его грудью, меняю ему пеленки... Я все время прокручиваю эту ситуацию и хочу, чтобы она повторилась
Илья оттолкнул ее – не грубо, но с явным выражением неприязни. Валя соскользнула с его колен. Она сидела на полу и чувствовала, как слезы подступают к ее глазам.
– Какая гадость, – с отвращением произнес он. – Все, что ты рассказываешь, – страшная гадость.
– Но почему? Это же абсолютно нормально! Вон у Лиды Димка...
Он не дал ей закончить:
– Прекрати! Я не хочу ничего слушать!
– Но я должна...
– Ты ничего не должна! Потом... Все потом... Ты еще не старуха, ты еще успеешь... но не сейчас. Года через два, например.
– Ты всегда так говоришь! – возмутилась Валя. – Что изменится через два года?
– Многое, – упрямо ответил он. – Я надеюсь, что к тому времени ты повзрослеешь, станешь самостоятельным человеком.
– Илья! Мне тридцать четыре!
– А по психологическому развитию – лет десять-двенадцать.
– Что-о? – вытаращила она глаза.
– То самое. Ты инфантильна, легкомысленна, рассеянна, вечно все забываешь, теряешь, роняешь, опаздываешь...
– Я не опаздываю! – закричала она.
– Ты доверчива до слабоумия! Села в машину к этому уроду...
– Ты имеешь в виду Коваленко?
– Кого же еще! Я видел его сейчас – чудовище, маньяк, жалкий сластолюбец, который наконец нашел себе подходящую жертву...
– Какую еще жертву? – растерянно спросила Валя. Ни одно из определений Ильи не подходило к Герману Коваленко.
– Тебя!
Валя закрыла глаза, и из ее глаз полились слезы.
– Ты не прав... – убитым голосом пробормотала она, вытирая их тыльной стороной ладони.
– Валя, таким, как ты, нельзя иметь детей. Зачем тебе ребенок? – почти ласково произнес Илья. – Ты же его уронишь. Забудешь где-нибудь в коляске... Раздавишь во сне...
То, что он говорил сейчас, было чудовищно по своей сути. И несправедливо. Столь несправедливо, что Валя вдруг поняла Илью – так он говорит, потому что заботится о ней. Беспокоится... А если и правда она не справится? Страх сковал ее.
Уронит, задавит, забудет...
– Ладно, – прошептала она. – Я постараюсь переубедить тебя. Я соберусь... ты скоро поймешь, что я изменилась. Ты перестанешь считать меня инфантильной!
– Вот и славно, – он погладил ее по голове. Улыбнулся с напряжением. – Ты сама понимаешь, что сейчас не готова к этой роли... Года через два, через три – ты сможешь.
– А разве... разве ты сам не хочешь детей? – спросила она, робко обнимая мужа.
– Мне вполне хватает тебя одной, – безо всякого усилия он поднял ее, посадил себе на колени, принялся укачивать. – Ты сама как дитя...
Он держал ее крепко. Он не собирался ее ни с кем делить.
– Завтра я поеду к деду! – вспомнила она. – И не говори потом, что я забыла тебя предупредить! Между прочим, я не была у него с прошлой недели...