Фатальная ошибка
Шрифт:
Для любого человека, занимающегося американской историей, звонок от Уильяма Бэрриса был равноценен звонку из небесной канцелярии. Лауреат Пулицеровской премии, автор книг, ставших бестселлерами, профессор одного из ведущих национальных университетов, не раз консультировавший президентов и прочих высших чинов администрации, Бэррис славился безупречной репутацией и пристрастием к английским костюмам за две тысячи долларов, которые ему шили в Лондоне, на Савил-роу, когда он выступал с лекциями в Кембридже, Оксфорде или в каком-либо другом
— Да, давненько мы не виделись. Когда же это было? На заседании какого-нибудь общества? — Бэррис имел в виду одно из множества исторических обществ, в которых состоял Скотт и которые пошли бы на смертоубийство, лишь бы заполучить Бэрриса в число своих членов.
— Да, года два назад, я думаю. Как поживаете, профессор?
— Прекрасно, прекрасно, — ответил Бэррис.
Скотт представил себе его импозантную фигуру примерно в таком же кабинете, как его собственный, но гораздо больших размеров и с секретаршей, принимающей сообщения от агентов, продюсеров, издателей, королей и премьер-министров и лихо отделывающейся от студентов.
— Да, прекрасно, несмотря на безрадостную перспективу лицезреть поражение нашей футбольной команды от двух исчадий ада — Гарварда и Принстона, и в нынешнем году это, увы, весьма и весьма вероятно.
— Может быть, на будущий год приемной комиссии удастся подыскать более толкового защитника?
— Будем надеяться. Однако, Скотт, я звоню вам не по этому поводу.
— Я догадываюсь. Чем могу быть полезен, профессор?
— Вы помните статью, которую вы опубликовали года три назад в «Журнале американской истории»? Вы писали о событиях, имевших место после сражений под Трентоном и Принстоном, когда Вашингтон принял несколько ключевых и, осмелюсь утверждать, дальновидных решений.
— Разумеется, помню.
Скотт публиковался не так уж часто, а эта статья к тому же сыграла большую роль в победе их кафедры над руководством факультета, которое намеревалось сократить количество часов, отведенных на американскую историю.
— Это хорошая статья, Скотт, — медленно произнес Бэррис. — Написана увлекательно и пробуждает интерес к вопросу.
— Благодарю, профессор. Но почему…
— Мм… Когда вы работали над этой статьей… то есть писали ее, вы… мм… прибегали к чьей-либо помощи при подборе материала и формулировке выводов?
— Я не вполне понимаю ваш вопрос, профессор.
— Вы самостоятельно работали над материалом и писали статью?
— Естественно. Возможно, кто-то из студентов помог мне с проверкой цитат. А всю остальную работу я делал самостоятельно. Но я все же не понимаю, что означают ваши вопросы, профессор.
— Дело в том, что относительно этой статьи поступило весьма неприятное заявление.
— Заявление?
— Да. Вас обвиняют в нарушении научной этики.
— Что-что?!
— В плагиате, Скотт, как ни прискорбно это говорить.
— Но это абсурд!
—
У Скотта потемнело в глазах. Он сделал глубокий вдох и ухватился за край письменного стола:
— И кто же прислал это заявление?
— В том-то и загвоздка, — ответил Бэррис. — Мне прислали его по электронной почте без подписи.
— Анонимка!
— Но, независимо от того, кто прислал заявление, мы не можем оставить его без внимания. В атмосфере, создавшейся в научном сообществе, замолчать это невозможно. И тем более нельзя игнорировать общественное мнение. Газеты, как прожорливые акулы, набрасываются на малейший промах, который допускается в научных кругах, и тут же печатают дискредитирующие нас скоропалительные выводы. Все это может иметь самые губительные последствия. Поэтому мне представляется, что наилучший выход в данном случае — пресечь это поползновение в корне. Разумеется, при условии, что вы отыщете свои записи, сверите каждую главу и каждую строчку и убедите журнал, что это заявление ложно.
— Да, конечно, я это сделаю. Однако… — отозвался Скотт. Он не находил слов от возмущения.
— В наши дни безудержного пересмотра ценностей, когда все подвергается сомнению и чуть ли не под микроскопом изучается, мы должны быть святее папы римского, увы.
— Я знаю, но… — пытался объясниться Скотт.
— Я перешлю вам поступившую жалобу и все выдержки из текста, а потом нам, очевидно, придется поговорить об этом еще раз.
— Да-да, конечно.
— И хочу сказать вам, Скотт, — тон профессора стал предельно ровным, безжизненным и холодным, — я надеюсь, что нам удастся решить эту проблему без лишнего шума. Но, пожалуйста, не недооценивайте потенциальную угрозу. Я говорю вам это как ваш коллега и ваш друг. Мне случалось видеть, как блестящие карьеры гибли по куда более невинному поводу. Совсем-совсем пустячному.
Последнее замечание было хотя и не обязательным, но абсолютно справедливым.
Скотт кивнул. Сам он поостерегся бы употреблять в данном случае слово «друг», потому что, после того как в академических кругах неизбежно распространится слух о предъявленном ему обвинении, друзей у него, как он подозревал, не останется.
Салли наблюдала из окна, как на город спускаются сумерки. В голове у нее крутилось много разных мыслей, не связанных друг с другом и не выстраивающихся в какую-либо логическую цепочку. В дверь постучали, и, обернувшись, она увидела секретаршу, нерешительно топтавшуюся в дверях с большим белым конвертом в руке.
— Салли, — сказала секретарша, — это только что прислали для вас с курьером. Я подумала, может быть, это что-то важное…
Салли не ожидала какой-либо срочной корреспонденции, но тем не менее кивнула: